Жизнь Бальзака

Когда поэт попадает во власть, любая популярная фигура, вероятно, приобретает ореол величия. Ходили слухи, что Бальзак поспешил вернуться с Украины, чтобы занять место в новом парламенте. Через пять дней существования республики он написал Ежи и Анне и сообщил о февральской «шекспировской» уличной драме: «Я ходил повсюду, кроме площади Отель-деВиль, так как боялся, что меня реквизируют в интересах республики. Об одном ужасно смешном происшествии сообщу только вам: на улице Ришелье меня узнали, и послышались крики: “Да здравствует г-н де Бальзак!” Возгласы вернули мне юношескую прыть, и я сумел сбежать по переулку»¹¹³⁶.

К счастью, Бальзак не слишком хорошо разбирался в политической ситуации (Маркс и Энгельс, возможно, обвинили бы его в дальнозоркости), но он видел четкую границу между героизмом и предательством. Когда революционный Клуб всемирного братства пригласил его участвовать в выборах и «раскрыть мои политические взгляды на первом собрании», он послал открытое письмо в газеты с разъяснением своей позиции¹¹³⁷. Бальзак не без ехидства сообщал, что уже высказал желание поддерживать империю, основанную на силе и разуме. Однако поддержка режима, который продержится более нескольких месяцев (еще одна колкость), требует более сильного и мужественного человека, чем он. Письмо Бальзака было образцом дипломатии и двусмысленности. Ему даже удалось включить в него бесплатную рекламу, потому что он упомянул пьесы, которые собирался написать. Пьесы, по его мнению, также служили вкладом в дело республики: занимаясь своим привычным делом, он «даст работу печатникам, театральному и издательскому миру и прессе. Эти предприятия и отрасли промышленности питают ряд других отраслей, которые сейчас все находятся в затруднительном положении. Оживление данных отраслей – само по себе важное дело!». Ирония судьбы, о которой Бальзак не упомянул, состоит в том, что поддержку ему предлагал режим, чьи идеалы были прямо противоположны его собственным.

Истинные, неразбавленные чувства Бальзака выступают во всей их практической крайности в письмах к Эвелине и в неопубликованном «Письме о труде» (Lettre sur le Travail)¹¹³⁸, в котором он подробно описывает различные формы глупости республиканцев: предпочтение, отдаваемое в целом людям необразованным, сохранение понятия «труженик» (travailleur) только за теми, у кого мозоли на руках, призыв к равному рабочему дню и плате без учета экономических обстоятельств. Бальзак радовался бы краху советской империи. Мир с тех пор давным-давно выскользнул из грубых объятий убеждений и принципов: «Капитал согласен со всем, что я говорю, но не признается в этом, ибо у капитала нет голоса». Революция 1848 г. отпугнула его тем, что превратила «людей умственного труда» в нищих и ссыльных. Письма Бальзака, в которых ужас смешивается с веселостью, служат одним из лучших (и наименее востребованных) отчетов очевидца о февральской революции во Франции – пусть даже и без легитимистских выводов. «Вчера мне пришлось осветить дом (потратив 30 су!) ради дерева свободы, которое сажали на площади Божон… Нет, в самом деле!»¹¹³⁹ «Два дня назад (21 апреля. – Авт.) ЛоранЖан совершил нечто величественное: он остановил колонну из тысячи рабочих, которые рыскали по бульварам, и сказал главарям, распевавшим “Марсельезу”: “Друзья мои, что такое вы поете? Никакой вражьей крови нет, тиранов больше нет, и у нас больше нет сырой земли, которую надо омывать кровью[4]. Вот видите!..” Они смотрели на него, как бараны. Гозлан сказал: “Им удалось создать республику без республиканцев”»¹¹⁴⁰. «Похоже, наступил конец света. Должники не платят, кредиторы не подают в суд, правительство не управляет, армия разоружена, суды не судят, ноги управляют головой!» Как будто снова повторялся 1793 год, только вместо героев были клоуны¹¹⁴¹. Единственные признаки публичного протеста со стороны Бальзака носили подходящий к случаю комический характер: его нежелание оживить «Вотрена» в виде политической сатиры (потому что все поймут, что в ней в конце концов ничего политического нет)¹¹⁴², и, не так явно, его появление на «Общей ассамблее писателей», проводимой Институтом, в казацких шароварах и «аристократических» желтых перчатках¹¹⁴³. В целом же Бальзак сохранял бодрость духа. В разгар катастрофы он писал Эвелине, что республика обречена, цены на акции резко пошли вверх и он богат так, как они и не мечтали. «Разве ты не заметила, – весело продолжал он, – что сегодня первое апреля?»