В конце августа 1811 года Бетховен нашел в Теплнце самое блестящее общество. Вот Карл Август Фарнхаген фон Энзе, тогда еще скромный молодой офицерик, раненный при Ваграме, жаждущий наблюдать, слушать и записывать; он лишь готовится к своей будущей деятельности летописца, причем ужасающе многословного; он еще не женился на Рахель Левин, чей салон станет местом собраний ученых и писателей. Вот Тидге — Кристоф Август Тидге, — обладающий опытом и авторитетом старшего. Заслуживает признания его деятельность в защиту национальной литературы, его лирическая поэма «Урания», изданная десять лет тому назад и не раз привлекавшая внимание композиторов. После нелегкой службы на скромных должностях секретаря, учителя, Тидге получил поддержку баронессы Реке, уделившей ему часть своего состояния. Влияние французской культуры XVIII века вполне очевидно во всем его творчестве, в его философских либо религиозных рассуждениях, «Элегиях», таких произведениях, как «Зеркало дам», «Алексис и Ида» (1812 год).
Во втором томе «Denkwurdigkeiten» Фарнхаген передает свои впечатления о пребывании композитора в Теплице. «Тогда же, — пишет он, — я познакомился с музыкантом, затмившим всех предшествующих. Это был Бетховен, о присутствии которого мы давно уже знали, но которого никто еще не видел. Глухота заставляла его избегать людей, а странности характера, все больше и больше усугублявшиеся отшельнической жизнью, делали затруднительными и более краткими те отношения, которые у него случайно завязывались. В Шлоссгартене, во время своих одиноких прогулок, он несколько раз встречал Рахель и был поражен выражением ее лица, напомнившим ему иные черты, дорогие его сердцу. Любезный молодой человек по имени Олива, который был его преданным товарищем, облегчил нам возможность знакомства. То, в чем Бетховен упорно отказывал при самых неотступных просьбах, то, чего при драматических обстоятельствах никаким принуждением нельзя было у него вырвать — некий князь пытался применить насилие, чтобы заставить его выступить перед гостями, — все это он представлял нам охотно и щедро; он усаживался за фортепиано и играл свои еще не известные новейшие сочинения либо предавался свободным импровизациям. Как человек он пленял меня еще больше, чем как художник; и так как вскоре между Олива и мной установилась тесная дружба, я встречался с Бетховеном ежедневно. Мои отношения с ним укрепились еще больше, когда возник горячо им принятый замысел, в силу которого я мог бы доставлять ему либретто для драматических сочинений либо исправлять те, что он получал. Известно, что Бетховен был ярым ненавистником французов и убежденным немцем. И в этом направлении мы с ним превосходно понимали друг друга».
Более смелый, бесконечно более самобытный человек возглавляет всю эту группировку — Иоганн Готлиб Фихте, берлинский профессор, достойный ученик Канта, современный стоик, философ свободы и долга; в разгар французской оккупации он произнес свои «Речи к немецкой нации», подготовившие моральное восстание Германии. Этот человек достоин Бетховена, ибо он также стремится к обновлению человеческого духа; резким усилием он открывает новые пути для идеи, ставя ее в центре любой деятельности и требуя для нее всех прав.