Жизнь без бога

Аргументы Деннета важны для нас по следующим причинам. Мы привыкли говорить о психической жизни человека в определенных терминах. Наш способ говорить о психической жизни, о сознании и сознательной деятельности можно назвать «ментальным языком». Это не обязательно язык, пригодный для точного и понятного описания устройства человеческого мозга. Вспомните, о чем говорил Айер: задача аналитической философии напоминает задачу переводчика, только перевод осуществляется с метафизически нагруженного обыденного языка на язык точных наук. Словосочетания и целые предложения «ментального языка» могут представлять собой идиомы. Весь жанр рассуждений о духовной жизни человеческого существа может быть не более, чем набором сложившихся идиом. В таком случае отождествление существительных такого «ментального языка» с какими-либо физическими объектами может не иметь смысла. Предложения, включающие такие слова, как «сознание», могут быть переформулированы в целях исключения идиоматических конструкций, которые и вносят путаницу. Деннет не пришел к окончательному выводу о том, что все слова «ментального словаря» являются референциальными или нереференциальными, но предложил логический способ проверки отдельных слов при помощи подстановки в разный контекст. Объединение предложений (в качестве идиоматических) не исключает ни возможности анализа этих предложений, ни вероятности того, что некоторые из слов в составе таких предложений могут оказаться референциальными, то есть в итоге могут быть отождествлены с физическими объектами. Все дело лишь в том, что и обратное, то есть заведомое отнесение слов «ментального словаря» к категории референциальных, то есть таких, которые могут быть включены в контекст тождества, является собственно категориальной ошибкой. Само имплицитно присущее проблеме «сознания и тела» допущение референциальности слов «ментального словаря» произвольно.

Короче говоря, когда мы в нашей повседневности говорим о наших чувствах, мыслях, сознании и воображении, о нашем психологическом состоянии и о тому подобном, мы вынужденно используем историческое наследие нашего языка. Воспринимать наш рассказ об интроспекции и внутреннем монологе буквально — было бы ошибкой. Говоря о душе, духовности и прочих подобных вещах, мы, в сущности, имеем в виду нечто другое, более конкретное: поведение, состояние мозга, гормональный уровень, память.

Анализ картезианского дуализма как продукта категориальной ошибки влечет за собой еще один вывод: недостаток знания об исследуемом предмете заменяет аналогия, которая снабжает не до конца известные явления той же логикой развития и категориальным аппаратом, что и известные нам феномены. В данном случае категорическая ошибка — это характеристика тех явлений, в связи с которыми мы употребляем слово «сознание» и другие слова «ментального словаря», как «непротяженных» по аналогии с эмпирическими объектами, которые являются протяженными. Подобная характеристика сама по себе произвольна: не ясно, почему вообще относительно «сознания» следует говорить о самом качестве протяженности как таковом. Картезианский дуализм представляет собой не истинную или ложную теорию относительно эмпирической действительности, а художественный вымысел, миф. Такой миф не обладает объяснительными преимуществами, не позволяет получить новое знание, но приносит эмоциональное удовлетворение от разрешения или избавления от проблемы, то есть способствует экономии умственных сил, как о том писал Мах.

Что же на этот счет можно сказать с позиции науки? Полного знания об устройстве памяти, способности к распознаванию, решению задач и обучению у нас нет, хотя некоторые нейронные сети (математические модели взаимодействия нейронов и прикладные реализации таких моделей) уже преуспели в некоторых из задач вроде распознавания образов или решения простых задач. Но логическое основание исследований существует уже давно.