Жизнь без конца и начала

Утренний обход задержался. Конференция затянулась — разбирают летальные исходы. Больные, которые знали Шурочку, плачут, особенно безутешны те, кому предстоит операция. Ее смерть для них — дурное предзнаменование: кто будет ждать их у дверей реанимации? А Макс спокоен или, скорей, отрешен. Соня зашла к нему, чтобы погоревать вместе, но он говорил о своем, энергично водя карандашом по листу бумаги, и она не поняла, знает ли он о Шуре. Собралась уходить, он остановил ее:

— Возьми это себе, я в любом случае не смогу — ни домой, ни туда. — Ямочки на щеках и подбородке, светлые ясные глаза, в глубине зрачков боль и страдание.

Соня вернулась в палату, легла и накрылась с головой одеялом — спряталась от всех, как в детстве.

Устала. И ничего больше не хочет, только вчера вечером показалось, что случилась большая перемена, а сегодня все кажется полным бредом. Пусть пригласят психиатра, она готова.

Дверь в палату распахнулась. Соня выглянула из-под одеяла и ахнула так громко и выразительно, что вошедшие переглянулись, и Сонин врач что-то быстро зашептал на ухо незнакомцу в голубой хирургической робе.

Соня испугалась не на шутку: седина, усы, бородка — из ее конфабуляции. Точь-в-точь долгожданный Виктор Евгеньевич, Бог? Или Виконт?

Он хотел быть хирургом, и именно нейрохирургом: рассказывал приводящую ее в ужас историю про мертвую голову, которую купили в складчину в морге за три тысячи рублей для хирургической практики на настоящем макете. Соня затыкала уши, она никогда не смотрит триллеры, она с почти мистическим ужасом смотрела на руки Виконта, с обгрызенными ногтями и не могла представить, что этими руками он будет трепанировать чью-то голову, рассекать сосуды и ткани мозга, а потом ласкать ее, как ни в чем не бывало. Его руки пугали ее и отталкивали.

А сейчас она ждет прикосновения тонких пальцев, почти без ногтей, с мягкими чуткими подушечками, как самой интимной ласки, по остроте переживания она близка к наивысшей точке, к полному очищению, на грани яви и бреда, почти на исходе, когда в последних конвульсиях зарождается новая жизнь. Он приложил ухо к ее виску, как будто прислушивается к чему-то, упругая, колючая бородка едва касается ее щеки, губ, незнакомый густой больничный запах, смешанный с запахом дешевых сигарет, сквозь который пробивается мучительно знакомый другой — барбарис, любимое лакомство Виконта. Его дыхание щекочет ухо, Соня прикрыла глаза, сердце бухнуло вниз, взлетело вверх…

— Пульс неритмичный, давление скачет. Даем наркоз?

Подождите, подождите, она должна это узнать перед… началом…

— Виконт, это ты?

— Подождите минутку. Сейчас мы ее успокоим.

Тонкая шея с выпирающим кадыком, сглотнул судорожно. Соня хотела обнять его на прощание, но руки привязаны.

— Засыпай. После операции я буду ждать тебя, — шепнул ей Бог в самое ухо.

КАРТИНА ШЕСТАЯ В затяжном прыжке

Бог шепнул ей в самое ухо: «Я буду ждать тебя после операции».

Это была первая мысль, которая вернулась к ней. Соня еще парила где-то в свободном пространстве за пределами своего тела, легкость — необычная, покой и радостное предощущение события. А вот и тело нашлось, медленно втекает в него, тесновато, и руки не помещаются, и все жмет, будто не в свой размер пытается втиснуться. Что-то не так. Короткий испуг, глубокий выдох. Есть! Поместилась. И уже пальцами может пошевелить и чувствует чье-то мягкое прикосновение к запястью.

Открыла глаза, все плывет и качается, яркий свет откуда-то сбоку.

— С возвращением.

— Виконт! — крикнула что было силы, но голоса своего не услышала.

— Помолчите пока, мы еще не вынули интубационную трубку. Потерпите.

Да она теперь готова терпеть хоть всю жизнь. Всю жизнь!

Умница Ося! Если бы она всегда слушала его советы, все давно уже было бы как в песне: «Вся жизнь впереди, надейся и жди!»

Только почему он с ней на «вы»? До операции говорил: ты.

— Ты теперь всегда будешь рядом, Виконт? Это судьба подарила мне мозговую опухоль, иначе бы я тебя никогда не встретила!.. Ты так решительно тогда ушел от меня. Почему? Почему, Виконт? И Нинель пощупала руками наше будущее и сказала — никогда… А вот ошибочка вышла, Нинель ошиблась. К ней первая любовь вернулась и ко мне — вернулась… Да, Виконт? Ты все молчишь и молчишь…

— Она бредит, Виктор Евгеньевич? — спросил молодой ассистент и подвинул ее как чурку, чтобы пристроить рядом какой-то прибор.

— Так бывает после длительного наркоза. Не обращайте внимание.

Как это не обращайте внимания? Ну, ассистент, ладно, пусть, он мне ни для чего не нужен. Но Виконт? Неужто плод моей конфабуляции?

Вот вспомнила красивое слово — значит, возвращается.

И чем-то это возвращение похоже на уход.

Лица, лица…

Главное лицо — Виконт. Виктор Евгеньевич, Бог. Спаситель.