К этим соображениям я хотел бы добавить еще одно замечание. Страдание часто рассматривалось армянскими и зарубежными историками как явление, настолько преобладающее в нашей истории, что даже само имя Армении стало неотделимым от него. Богослов-литургист Арчдейл Кинг сказал, что «синонимом армянской историографии является мартирология». Французский академик Даниель-Ропс, говоря в своей истории Церкви о наших мучениках, использует выражение «залитая кровью Армения», но тут же добавляет «живая». Я думаю, что оба эти эпитета дают точное определение: страдание придало нашему народу силы не подчиниться смерти и сохранить себя. Так что, как бы парадоксально это ни было, страдание во многом способствовало развитию творческого начала нашего народа.
Возвращаясь к нашей литературе, я хотел бы заметить, что именно поэтому наряду с упомянутыми мною многочисленными элегиями выделяется и такой крупный литературный жанр, как героический эпос.
Я думаю, что в психологии нашего народа нет чувства богоизбранности. Конечно, исторические факты сближают нашу судьбу с судьбой еврейского народа. Но трагические события армянской истории обусловлены главным образом геополитическими факторами, географическим расположением нашей страны, которая, находясь на перекрестке великих держав древности, всегда использовалась как государство-буфер.
Отчасти причиной преследований, которым мы подвергались, была наша христианская вера. Наши соседи не были христианами и, понимая, что стойкость народа обусловлена верой, пытались уничтожить этот источник национальной идентичности и непреклонности. Так было всегда, начиная с нашествия маздеистов из сассанидского Ирана и кончая событиями нашего века, такими, как геноцид. Действительно, геноцид был хорошо организованной попыткой уничтожить нашу национальную христианскую идентичность внутри турецкого государства, которое стремилось к созданию мусульманской пантюркской империи. К этому необходимо добавить, что некоторые христианские державы, в которых царил колониальный дух, действовали так же, пытаясь ассимилировать наш народ или подчинить его своему абсолютному господству, посягая при этом на независимость нашей Церкви. Я имею в виду определенную политику Византии, попытки крестоносцев и даже некоторое отношение к нам Российской Империи. Но, возвращаясь к Вашему вопросу, я хочу сказать, что идеи богоизбранности, представления о себе как об избранном народе нет ни в нашей литературе, ни в нашей культуре.
Залог нашей свободы