Жизнь Давида

Проблема переписи не узкорелигиозная, она связана прежде всего не с гневом Бога или лукавством Сатаны, где Давид — лишь пешка; это проблема скорее политическая и в чем-то теологическая, она проистекает из успехов царя Давида в изменении прежнего уклада жизни. Его свершения на пути централизации бросают тень на старое племенное руководство, прежние представления о пророках и даже на привычные функции ковчега и скинии. Давид, задумавший построить Храм, одновременно создает новую политическую реальность и новый образ бытия.

Дипломатические браки и военные победы Давида привели к созданию своего рода империи, расположенной на территории от Нила до Евфрата и включающей всевозможные народы и племена. В Иерусалиме, Городе Давида, возникли армия, двор и сословие бюрократов, принадлежащих только к столице, а не к тому или иному племени. Кто-то был из еврейских колен, кто-то из других племен, но теперь они все вместе представляли царя в Городе Давида. Царь Саул демонстрировал свою власть, рассылая куски разрубленной скотины; власть царя Давида проявляется в городе, который он основал, и в Храме, который задумал Давид и построил его сын царь Соломон.

Такие изменения не могут не столкнуться с определенным сопротивлением. Когда трусливый Савей, сын Бихри, поднял свой мятеж, он пользовался неким успехом, потому что мятежный крик, прозвучавший в ответ на трубный глас, пробудил чувство племенной общности: «Нет нам части в Давиде, и нет нам доли в сыне Иессеевом; все по шатрам своим, Израильтяне!» Савей происходит из колена Вениамина, как и Саул, но смысл его призыва — не в верности Вениаминитянам и еще менее — дому Саула; это обращение к идее племени, как такового: «Все по шатрам своим». Идентификация Давида как «сына Иессеева» — это попытка низвести его к истокам, игнорируя новую реальность Иерусалима. Город Давида, отторгнутый у иевусеев, живших в этом месте до всех филистимских и еврейских племен, не принадлежит никакому племени, и те, кто собирается вокруг своих шатров, отвергают его.

Вокруг Саула и Давида действует множество второстепенных персонажей, и их часто идентифицируют по принадлежности к племени, а не к народу или религии; иногда рядовому читателю нелегко разобраться, принадлежит ли племя того или иного персонажа к евреям, филистимлянам или ханаанеям. Идея племени не так конкретна и очевидна, как идея семьи, племя более интроспективно и устойчиво, чем город, и это непросто представить нам, людям, жизнь которых никак не связана с племенным устройством. Даже слово «род» в современной жизни имеет архаический оттенок, и мы едва ли в точности понимаем слово, стоящее рядом с «родными», — «близкие», которое, помимо значения «знакомые», означает также «тех, кто ведет себя соответственно»; оно близко по значению к «благовоспитанные». Члены племени — почти всегда родственники и уж точно всегда близки друг другу, они связаны знакомством и общим стилем поведения; установившаяся между ними система взаимоотношений определяет не то, что незаконно, а то, что «неблаговоспитанно».

Племя подразумевает единокровность, но не обязательно семью; происхождение по рождению, но не обязательно общие родные места или другие географические категории; племенную власть, но не обязательно правительство. Оно может напоминать о регионализме, но без акцента на регион — так южане могут ощущать себя неким единым целым. Может быть, это ближе к городскому виду венгерского, или корейского, или доминиканского сообществ, но опять же без обязательной привязки к тому или иному сообществу. На работе, в каких-то общественных делах, при отправлении культа и даже в браке человек может быть венгром или южанином, жителем Новой Англии или корейцем, но брачные, дружеские, неприязненные или коллегиальные отношения должны связывать и разделять людей больше, нежели племенная общность и различия южан или корейцев.

Нельзя говорить о религии или народе, не учитывая племенной фактор, — именно в нем может быть сокрыт корень всех страстей. Предупреждение пророка Самуила насчет царя, которого он должен избрать и помазать, поскольку Господь идет навстречу людям и дает им то, что они хотят, возможно, противопоставляет царей и пророков, или судей, или же монарха и его подданных, но при этом совершенно очевидно, что в нем содержится противопоставление царя и старого племенного порядка.

Таинственный и труднопостижимый эпизод о царе Давиде и переписи напоминает речь Самуила о царях, которую пророк произнес, обращаясь к народу, прежде чем пуститься на поиски, завершившиеся помазанием Саула. В своей речи Самуил демонстрирует склонность к перечислению подробностей: