В Мюнхене в поезд сел барон Дёрнберг. От него мы наконец-то узнали пункт нашего назначения: замок Хиршберг в окрестностях города Вайльхайма-ин-Обербайерн, который в целях маскировки получил название Вальдбихль. Позднее мы узнали, что именно туда доставили Муссолини после его освобождения немцами. Мы прибыли в Вайльхайм в 11 часов, и на машине нас отвезли в замок, расположенный в живописной местности. Барон Дёрнберг показал нам подготовленные для нас комнаты; одну из них даже выделили для моего сына. Но что мог сделать министр иностранных дел, если сам Гитлер назвал меня «позорным предателем»? Мне не было позволено иметь при себе ни денег, ни каких-либо ценностей. Сотня эсэсовцев патрулировала территорию небольшого парка, окруженного забором с колючей проволокой. В самом замке находились двенадцать гестаповцев с тремя полицейскими овчарками. Во время наших прогулок нас сопровождали вооруженные охранники. Из письма от 8 апреля 1947 г., написанного Эриком Майером из Международного Красного Креста, мы узнали, что его жена, которая занималась делами военнопленных в этой организации, хотела лично передать письмо из Красного Креста, адресованное моей снохе, в замок в феврале 1945 г. Шеф гестапо, сделав вид, что ему неизвестна фамилия Хорти, отказался принять письмо и сказал ей, что в замке расположено обыкновенное государственное учреждение, хотя в этот самый момент в парке гуляли моя сноха с сыном. «Члены семьи Хорти, – сообщила госпожа Майер своему начальству, – заключенные гестапо, которым нельзя передавать никаких посланий даже от Красного Креста».
Мы не жаловались на условия содержания в нашей тюрьме; мебель в замке была из Мюнхенского дворца, а частично из Италии. Обслуживание вначале тоже было неплохим. После 1 декабря наш рацион стал явно недостаточным. Это было результатом причуды шефа гестапо, который заявил, что мы не можем больше претендовать на рацион питания, положенный дипломатам. Приятной неожиданностью стал приезд брата Енё. В сопровождении агента гестапо он приехал 3 января на своей машине. Машину не пропустили, но продовольствие, что он привез с собой, ему позволили пронести. Он передал нам незаметно небольшой приемник, что заставило нас изрядно поволноваться, так как пользоваться незарегистрированным радиоприемником и слушать иностранные радиостанции запрещалось под угрозой смертной казни. Мы рискнули воспользоваться им, а не полагаться только на скудную информацию, содержавшуюся в газетах; тщательно закрыв двери и соблюдая все меры предосторожности, мы смогли узнавать о событиях в нашем несчастном Отечестве и о наступлении союзных армий.
Из того, что смог рассказать мне мой брат, и из радионовостей вырисовывалась следующая картина: то, что режим Салаши сделал со страной, превзошло наши самые худшие ожидания. Партию «Скрещенные стрелы» поддерживали только деклассированные и уголовные элементы общества, которые совершали акты неприкрытого вандализма. Партия быстро выдвинула на официальные руководящие посты своих членов, которые не имели ни малейшего понятия об управлении страной и ничего не понимали в экономике. Поэтому государственные дела пришли в полное расстройство. «Вождь нации» удалился в имение близ Шопрона, где он продолжал работать над своим «Дневником», который был подобием печально известной «Майн Кампф». Каждой молодой паре в загсах выдавали ее экземпляр, и по ней сдавали экзамен в учебных заведениях.
22 октября правительство опубликовало указ о призыве всех лиц еврейской национальности от 10 до 60 лет в Трудовую армию обороны страны; 4 ноября государство конфисковало всю собственность евреев. Гитлер нашел время встретиться с Салаши, и 4 декабря оба фюрера, обманывая самих себя, приняли совместное заявление. Была высказана «твердая решимость немецкого и венгерского народа объединиться под лозунгами революционного венгерского национального движения» для того, чтобы продолжать и «дальше вести оборонительную борьбу всеми имеющимися в их распоряжении средствами, в духе традиционного и испытанного временем братства по оружию и дружбы двух наций».
Ко времени опубликования этого коммюнике армии маршалов Малиновского[97]
и Толбухина[98] практически завершили окружение Будапешта. Кольцо окружения замкнулось накануне Рождества[99].Тогда произошло то, чего я пытался всячески избежать, пытаясь заключить перемирие ради блага моей страны. Орды с Востока отомстили салашистам тотальным разграблением Венгрии за бессмысленное затягивание проигранной войны. Мосты и железные дороги были взорваны разгромленной и отступавшей немецкой армией. Венгрия во время этих последних дней перед катастрофой Третьего рейха стала полем кровавой битвы. Наша прекрасная столица была обращена в руины, как и многие другие города и села. Последние боеспособные части венгерских войск, несмотря на безнадежность положения, продолжали храбро сражаться с превосходившей их в численности Красной армией. Последствия этой войны вылились в небывалые моральные и материальные потери.