Жизнь Дмитрия Медведева

Весь день шел бой. Трижды Медведев вместе со всеми поднимался в атаку. И все-таки станция была взята. И Медведев по приказу командира бригады своей рукой написал на щите указателя новое название, сохранившееся и поныне: «Струги Красные».

В начале декабря Медведева свалил сыпной тиф. Почти два месяца провалялся он на соломенном тюфяке в тифозном бараке. Едва стал поправляться, как заболел брюшным тифом.

Худой — кожа да кости, шатаясь от слабости, вошел он в родной дом майским утром тысяча девятьсот двадцатого года. Мать охнула, бросилась к нему. Соседки собрались поглядеть, попричитать. Лет двенадцать назад еще жива была соседка Медведевых — она рассказывала мне об этом появлении Дмитрия:

— Как с того света! Изглодала его война. Мать, Ольга Карповна, ему щей горяченьких несет, молочка. А он только глазами блеснет — некогда, мать, в Брянск еду, к Александру — бандитов ловить! И ускакал!

В тот же день Дмитрий написал два заявления о приеме в партию и о зачислении сотрудником ЧК. В списке комячейки Брянской губчека от 25 1920 года Дмитрий Медведев числится под номером 61.

ГЛАВА ВТОРАЯ

В двадцатом году Брянск был буквально осажден бандами. Лавочники открывали свои заведения на считанные часы и уже к обеду гремели шторами, хлопали ставнями, торопливо, с оглядкой, лязгали амбарными замками и уходили в задние комнаты — отсиживаться без света до утра. На улицах было пустынно, и по ночам то и дело раздавалось отчаянное «карау-ул!» Иногда хлопали и пистолетные выстрелы. А через четверть часа начинали уныло и долго перекликаться милицейские свистки — милиции было мало, и вооружена она была кое-как. Самооборону же по-настоящему организовать было не просто — наиболее сознательные и активные рабочие вступали в коммунистические отряды и уходили на польский фронт.

Контрреволюционные элементы, пользуясь трудностями с продовольственным снабжением, раздували недовольство среди несознательной части рабочих и даже организовали на бежицком заводе забастовку.

19 июня в Николаев из Бежицы отправился маршрутный поезд с представителями рабочих брянских, бежицких и радицких заводов для организованной закупки продовольствия. А 3 июля в Брянскую ЧК поступило заявление одного из рабочих о безобразиях и злоупотреблениях, которые творил комендант поезда во время поездки. Комендант, взяв с собой в купе классного вагона гармониста, женщин и спирт, всю дорогу пьянствовал. Около него все время вертелся разбитной парень в матросском бушлате, подзадоривал его и непрерывно поил. В Николаеве оказалось, что из 173 пассажиров только 34 имеют официальные документы на право закупки продовольствия. «Матрос» с группой пассажиров, которых, как выяснилось, никто из рабочих не знал, взял паровоз и вагон и с пьяным комендантом уехал куда-то на двое суток. После этого они пригнали вагон, набитый продуктами. Позже выяснилось, что «матрос» со своей бандой в окрестных селах выменивал продукты на оружие. При возвращении, на последнем перегоне перед Бежицей, ночью этот самый вагон был отцеплен и тайно выгружен. При этом бесследно исчезли «матрос» и его свита.

Через несколько дней бежицкие анархисты организовали митинг рабочих, после которого раздавали сало и сыр. А еще через день шестнадцатилетняя Оля, дочь хозяйки, у которой Дмитрий снимал комнату, прибежала домой в слезах. Она была на молодежном литературном вечере. Вдруг в зал вошла группа вооруженных людей. Кудластый человек с бледным, как мел, лицом, закутанный в красный плащ, подошел прямо к ней и, сверля ее сумасшедшими глазами, произнес громко:

— Поклон братьям Медведевым!

И протянул из-под плаща руку. Оля завизжала и в ужасе бросилась прочь — это была рука трупа. Человек в плаще обошел присутствующих, двум или трем сунул отрубленную мертвую руку и вместе со своей охраной стремительно вышел. Оля успела заметить под красным плащом матросский бушлат.

Дмитрий стал замечать, что за ним следят: то сзади упорные шаги да тень метнется в подворотню, то бродяжка какой-то полдня шатается под окном. А однажды, когда он возвращался под вечер из Бежицы верхом — опрашивал там участников продовольственной экспедиции, — на полдороге, у Соловьиного перевоза, засвистели пули. Из кустов на дорогу выскочили трое с обрезами. Дмитрий пришпорил лошадку. И та бы вывезла — добрая была кобыла Машка, да пуля достала. Он выпростал ногу из-под убитой лошади и стал отходить, отстреливаясь. Спасли густой кустарник и темнота, и еще то, что с детства тут все тропинки знал…

Д.Н.Медведев. Начало 20-х годов.

…— Выгнали нас, батюшка! Ночью явились, содом учинили и выгнали. Куда убогим податься? — причитала старушка, стоя перед Дмитрием в комнате губчека. — Кто ж защитит, если не законная власть? Мать-игуменья и послала: иди, говорит, в чеку, зови на супостатов.