Жизнь духа

Из коридора настойчиво позвали лейтенанта, и Василий встал вместе с ним. Наклонившись над телом Лары, врач осматривал рану на виске. Осторожно смахнув ватным тампоном кровь, врач повернул голову так, чтобы наглядно продемонстрировать лейтенанту тонкую и почти незаметную царапину.

– Царапина, товарищ лейтенант, и больше ничего… – произнес он слегка удивленно.

– Вижу, – мрачно отозвался лейтенант и бросил подозрительный взгляд на бледного Василия, который маячил у него за спиной. – Все равно придется переночевать в КПЗ, дружок. А там видно будет, – проговорил он наконец и кивнул напарнику, чтобы забирал клиента.

Василий покорно протянул руки и лишь немного вздрогнул, когда услышал сухой щелчок наручников на запястьях.

Ночь в КПЗ прошла для Василия практически также, как и все остальные ночи. Будучи человеком неприхотливым, Василий никогда не задумывался о комфорте или, наоборот, о его отсутствии. Мысли его были заняты анализом содеянного, потому что только теперь, во мраке ночи, в холодной и сырой камере, вдали от привычного человеческого мира, Василий со всем ужасом осознал, что убил человека. Он прокручивал в голове всю свою жизнь, вспоминал безмятежные годы работы в институте, свое уютное советское детство, в котором усталое, но улыбчивое лицо отца причудливым образом переплеталось с докторской колбасой и велосипедом «Кама». Он вспоминал мать свою Антонину Сергеевну, на которую ему никогда не хватало времени. И вся роковая цепь случайностей совпадений выстроилась в его строгом аналитическом мозгу в стройную цепь логических событий. Он был преступно равнодушен к окружающим его людям, понял Василий, он позволил Ларе заполнить жизнь матери, а затем и свою, потому что ему было абсолютно все равно. Дойдя до этой ужасающей в свой простоте мысли, Василий тихо заплакал, окунув лицо в холодные ладони, и так и заснул.

А утром в его камере возник лейтенант с насмешливым взглядом

и сообщил ошеломленному Василию, что тот ему теперь по гроб жизни обязан. Почему, спросил Василий, и тут же получил ответ. Потому что он, лейтенант, сразу учуял своим безошибочным сыщицким чутьем, что никакой Василий не убийца, а просто жертва обстоятельств. Посему и настоял лейтенант на быстрой экспертизе, которая наглядно доказала, что жена его скончалась вследствие оторвавшегося тромба, а никак не в результате злонамеренных действий Василия.

Василий продолжал сидеть на своей койке, совершенно не понимая, о чем ему втолковывает этот странный человек. За ночь он уже успел пережить все этапы страшного пути вплоть до показательной смертной казни, которая рисовалась Василию почему-то в средневековом интерьере и непременно в виде пылающего пламени посреди величественной площади, заполненной всяким средневековым людом.

Дальнейшее он помнил, как в тумане. Как хоронил жену, как выслушивал соболезнования от каких-то сослуживцев жены. Особенно запомнился ему один не в меру суетливый парнишка, отчаянно утиравший глаза розовым дамским платком. Вернувшись в пустую квартиру после поминок, Василий рухнул на кровать прямо в торжественном черном костюме какого-то английского портного, в свое время купленном заботливой женой на распродаже, и громко захрапел.

Он проспал целые сутки, а проснувшись, с удивлением огляделся и первым делом стащил с себя ненавистный костюм. Оставшись в одних трусах и майке, Василий прошлепал на кухню и заглянул в холодильник. Там нашлось немало интересного, что порадовало Василия. Причмокивая от предвкушения, он вынул из холодильника шмоток розовой ветчины, пачку масла и прозрачную упаковку помидоров-черри, которые Лара закупала постоянно, зачарованная их изящным видом. Налив себе кружку чая, Василий обильно намазал хлеб маслом, шмякнул сверху кривовато отрезанный, зато аппетитный, кусок ветчины и раскрыл рот, намереваясь сглотнуть всю заботливо приготовленную красоту, когда над самым его ухом отчетливо раздался голос:

– Жрешь, гнида?!

От неожиданности рука Василия совершила в воздухе какой-то неописуемый пируэт, и великолепный бутерброд смачно шлепнулся об пол, разом потеряв всю свою привлекательность.

– Какого…– пробормотал Василий и нагнулся-было, чтобы подобрать розовое месиво с пола, но почему-то застыл на полпути и задумался, а кто это, собственно говоря, с ним вступил в контакт. То, что контакт был, Василий не сомневался. Он совершенно ясно слышал голос… голос …голос… Но следующая мысль казалась столь нелепой и одновременно дикой, что продолжать ее не хотелось. Конечно же, Василий сразу же узнал голос своей безвременно почившей жены. А следующая фраза поставила окончательную точку в его сомнениях.

– А я вот и пожрать теперь не могу, – голос на этот раз звучал как-то грустно, так что у Василия все внутри сжалось, и рука его невольно потянулась к ветчине, которую он, как человек щедрый и гостеприимный, намеревался немедля предложить оголодавшему голосу, но рука его застыла в воздухе, а мозг пронзила неприятная мысль о том, что он просто-напросто сошел с ума.