Жизнь двенадцати царей. Быт и нравы высочайшего двора

А вот приватное и строго секретное донесение от главнокомандующего нашими войсками в Крыму князя Меншикова: «Солдаты либо часто недоедают, либо отравляются заведомо негодными припасами. Из доставленных нам сухарей одна партия положительно никуда не годится. Недавно, возвращаясь по линии резервов, мы застали ужинавших солдат: они черпали из манерок какую-то жидкость, похожую на кофе, вылавливая в ней кусочки, черные, как угольки. Я отведал эту пищу и увидел, что это был не кофе, а вода, окрашенная сухарями последней приёмки. Определить вкус этой жидкости было невозможно, она пахла гнилью и драла горло.

Я спросил интенданта, что это за гадость нам поставляют. Он ответил: «Ничего, съедят! Чем солдат голоднее, тем он злее; нам того и нужно: лучше будет драться».

Деньги, отпускающиеся нам, разворовываются по дороге, а то, что доходит до армии, получается с огромным опозданием. Я собирался наказать взяточников и воров, но это решительно невозможно, потому что им несть числа и, к тому же, они имеют высокопоставленных покровителей в Петербурге».

К этому могу от себя присовокупить, – сказал Орлов, – что, как следует из донесений наших агентов, находящихся на театре военных действий, по многим видам снабжения поставки выполняются едва ли на треть: в армии не хватает боеприпасов, в том числе ядер, пороха и пуль; большая нужда в обуви – солдаты зимой ходят разутыми, а сапоги, которые им поставляются, часто гнилые и разваливаются при первой же сырости; бывали случаи поставки сапог с картонными подошвами.

Есть еще донесение агента из армии о солдатской амуниции. «Большинство новой амуниции, облегчённой и приспособленной для военных действий, до армии не доходит, и солдаты вынуждены пользоваться старой. Ранцы из тюленьей или коровьей кожи с полагающейся укладкой весят около пуда, а общая тяжесть всего солдатского снаряжения составляет более двух пудов. Грудь солдат так тесно стягивают узкие мундиры и ранцевые ремни, что у многих во время пеших переходов лёгкие наполняются кровью, начинается кровохарканье. У английских же и французских солдат вес амуниции несравненно меньше, кроме того, у них удобные шаровары и свободные куртки».

Наконец, есть записанное нашим агентом мнение о подготовке войск в целом… Простите, ваше величество, – может быть, не зачитывать? Пакостное высказывание, – замялся Орлов.

– Читай, я хочу знать всё, – приказал Николай Павлович.

– Просто глупая болтовня, не стоит принимать всерьёз… «Как теперь понятно, даже в военном деле, которым император занимался с таким страстным увлечением, у нас преобладала только забота о порядке и дисциплине. Гонялись не за существенным благоустройством войска, не за приспособлением его к боевому назначению, а за внешней стройностью, за блестящим видом на парадах, соблюдением мелочных формальностей, притупляющих человеческий рассудок и убивающих истинный воинский дух».

– Кто это сказал, штатский? – спросил Николай Павлович.

– Никак нет, военный, и довольно уважаемый.

Николай Павлович отвернулся от Орлова, подошёл к окну и долго смотрел в него; Орлов стоял, не шелохнувшись.

– Списки воров подготовил? Кто больше всех виноват, – сказал, не оборачиваясь, Николай Павлович.

– Не успел, слишком много имён, – ответил Орлов.

– Министры, сенаторы? – спросил Николай Павлович.

– Почти все, – отвечал Орлов, чувствуя холодок в спине.

Николай Павлович медленно вернулся к нему и пронзил своим ужасным взглядом.

– А ты?

– Государь!.. – с дрожью воскликнул Орлов.

Николай Павлович отвёл взгляд:

– Ступай. Списки можешь не готовить, нет надобности.

– Государь, если я… – хотел сказать Орлов, но Николай Павлович повторил:

– Ступай! Ты исполнил свой долг.

* * *

В комнатах у Александры Фёдоровны готовились к детскому празднику: императрица сама вырезала из золочёной бумаги маски для внуков. Ей помогали Мария Николаевна и Мария Александровна; Александр Николаевич сидел около другого столика, разглядывая английский журнал.

Когда вошёл Николай Павлович, императрица улыбнулась ему:

– Ты помнишь, Николас, наш первый бал в Аничковом дворце? Какой был бал – ты сделал меня его царицей, весь вечер танцевал только со мной, и заставил всех поклоняться мне. Покойный император Александр был уже в глубокой меланхолии, но и он от души смеялся, глядя на нас. А теперь наши внуки повеселятся на своём детском балу; даже маленький Алексей хочет пойти, хоть ему пять лет.

– Прекрасно, пусть веселятся, – рассеянно ответил Николай Павлович, машинально поправив височки парика перед зеркалом и присаживаясь возле Александра.

– Вы заедете на детский бал, батюшка? – спросила Мария Александровна. – Ваши внуки получат большое счастье при виде вас.

– Опять «батюшка»! Сколько раз вам говорить – так не принято выражаться в обществе, – недовольно заметил Александр.

– Ах, мой бог, никогда не могу забыть эту очень дурную привычку! Но это есть такое милое слово: «батюшка», – рассмеялась Мария Александровна.

– Время ли веселиться на балах, когда наша армия несёт столь тяжёлые потери? – сказала как бы про себя Мария Николаевна.