Жизнь этого парня

– Я не устанавливаю правила, Розмари, – ответил он.

Я начал спорить, но мать потрясла меня за плечо. Когда я взглянул на нее снизу, она трясла головой.

Дуайт все не мог сообразить, как собрать винтовку, поэтому я сделал это для него, пока он смотрел.

– Это, – сказал он, – самая идиотская конструкция огнестрельного оружия, которую я когда-либо видел, без сомнений.

Человек с планшетом в руках подошел к нам. Он собирал взнос с участников. После того, как Дуайт заплатил, он уже собрался уходить, но тут моя мать остановила его и протянула деньги. Он посмотрел на них, затем на свой планшет.

– Вулф, – сказала она. – Розмари Вулф.

Все еще изучая планшет, он спросил, хочет ли она стрелять.

Она ответила, что да.

Он посмотрел на Дуайта, который был занят винтовкой. Затем вновь опустил глаза и пробормотал что-то по поводу правил.

– Это же клуб Национальной стрелковой ассоциации, верно? – спросила моя мать.

Он кивнул.

– Что ж, я являюсь членом этой ассоциации и плачу взносы, что дает мне право участвовать в мероприятиях других отделений, когда я далеко от своего.

Все это она говорила очень вежливо.

Наконец, он взял деньги.

– Вы будете единственной женщиной-участником, – сказал он.

Она улыбнулась.

Он записал ее имя.

– Почему нет? – сказал он неожиданно, неуверенно. – Почему, черт возьми, нет?

Он дал ей номер и побрел к другой группе участников.

Номер Дуайта вызвали скоро. Он быстро отстрелял свои десять раундов непрерывно, едва делая передышки, и выдал слабый результат. Пара выстрелов вообще не попали в бумагу. Когда его счет был озвучен, он вручил матери винтовку.

– Где ты подобрал это барахло? – спросил он меня.

– Один мой друг подарил ему, – ответила за меня мать.

– Один друг, – сказал он, – звучит угрожающе. Ты должен избавиться от нее. Она стреляет куда попало.

И затем добавил:

– Ствол заржавел.

– Ствол в полном порядке, – сказал я.

Номер матери должен был идти по идее следом за Дуайтом, но этого не произошло. Один за другим мужчины подходили к линии, а она стояла и наблюдала. Я беспокоился и зябнул. После долгого ожидания я пошел прогуляться к реке и попытался попрыгать по камням. Туман стелился над водой. Мои пальцы окоченели, но я продолжал ходить, пока звук стреляющей винтовки не прекратился, оставив после себя тишину, в которой я чувствовал себя слишком одиноко. Когда я вернулся, моя мать закончила стрелять. Она стояла в окружении нескольких мужчин. Другие складывали свои винтовки в машины, подзывая друг друга, так как уже смеркалось.

– Ты пропустил мою стрельбу! – сказала она, когда я подошел.

Я спросил, как все прошло.

– Дуайт привез темную лошадку, – сказал один из мужчин.

– Ты выиграла?

Она кивнула.

– Ты победила? Без шуток?

Она встала в позу с винтовкой.

Я ждал, пока мать перешучивалась с мужчинами, смеялась, обмениваясь необидными подколками, взволнованная непредвзятостью и удовольствием от того, что ею восхищались. Затем она попрощалась со всеми и пошла к машине. Я сказал:

– Я не знал, что ты член Ассоциации.

– Я немного задержалась со взносами, – ответила она.

Дуайт и Перл сидели впереди, между ними лежала ветчина. Никто из них не произнес ни слова, когда мы уселись в машину. Дуайт быстро тронулся и поехал обратно домой, где с шумом прошел через коридор в свою комнату и закрыл за собой дверь.

Мы присоединились к Норме и Скипперу на кухне. Норма вынимала индейку из духовки, и дом наполнился ароматами. Когда она узнала, что моя мать выиграла, она сказала:

– О боже, теперь мы действительно попали. Он считает себя чем-то вроде большого охотника.

– Он однажды убил оленя, – сказала Перл.

– Это было с машиной, – сказала Норма.

Скиппер встал и пошел по коридору в комнату Дуайта. Несколько минут спустя они оба вернулись, Дуайт был холоден и груб. Скиппер поддразнивал его несмело, с любовью, и Дуайт воспринимал это нормально, а моя мать вела себя так, будто ничего не произошло. Затем Дуайт оживился и сделал напитки для них двоих, и совсем скоро нам всем было хорошо. Мы уселись за прекрасный стол, который Норма накрыла для нас, и ели индейку со сладким картофелем и жарким из гусиных потрошков с клюквенным соусом. После еды мы пели. «Harvest Moon», «Side by Side», «Moonlight Bay», «Birmingham Jail» и «High above Gayuga’s Waters». Меня хвалили, что я знаю все слова песен. Мы пили за Норму, что она приготовила такую великолепную индейку, и за мою мать, что она выиграла турнир.

Я ждал, пока мать перешучивалась с мужчинами, смеялась, обмениваясь необидными подколками, взволнованная непредвзятостью и удовольствием от того, что ею восхищались.

Мама все еще была взволнованна и несдержанна. Любые разговоры об индейке напоминали ей о Дне благодарения, который она, мой брат и я провели на ферме индеек в Коннектикуте после войны. Мы жили бедно, денег не было, поэтому мой отец поселил нас с одними фермерами, пока сам работал в Перу.