Жизнь этого парня

Я был врунишкой. Даже несмотря на то что жил в месте, где все знали, кто я такой, я не мог ничего с собой поделать. И все время предоставлял другим новые версии себя по мере того, как мои интересы менялись, а прошлые становились никуда не годными. Еще я был воришкой. Причина, по которой Дуайт называл меня так, была банальной – я брал его охотничий нож без разрешения. Мои кражи были реальными. Я начал подворовывать с конфет в домах моих подписчиков, которые жили в холостяцком квартале. Большинство этих мужчин держали конфеты повсюду. Я привык брать то там, то сям. Потом я крал у них деньги. Сначала брал мелкую сдачу, купить печенье и мороженое, но потом воровал монетки по пятьдесят центов и даже долларовые купюры. Я прятал деньги в патронном ящике под одним из бараков.

Идея заключалась в том, чтобы украсть достаточно для того, чтобы сбежать. Я был готов сделать что угодно, чтобы избавиться от Дуайта. Я даже подумывал о том, чтобы убить его, пристрелить как-нибудь ночью, когда он будет придираться к матери. Я не только разносил газеты, я читал их, и чтение научило меня, что можно убить человека и при этом выйти сухим из воды. Просто нужно было появиться в правильной роли, как Шерил Крэйн, ударившая ножом Джонни Стампанато, когда тот угрожал ее матери, Лане Тернер.

Иногда я брался за свой винчестер, когда слышал, как Дуайт начинал гнать на мать, но его брань была скорее скучной, чем опасной. Она не уважала его. Она смотрела на него сверху вниз. Он жил прекрасно, пока мы не появились в его жизни. Да кем она себя вообразила? По большей части я хотел пристрелить его, просто чтобы он заткнулся.

Дуайт не ошибался, когда называл меня вруном и вором, но эти обвинения не ранили меня, потому что я себя не видел таковым. Лишь одно из его обвинений имело жалящую силу – что я – девчонка. Мой лучший друг был безукоризненно женоподобен и из-за нашей дружбы я беспокоился, что другие могут подумать то же и обо мне. Чтобы самому себе прояснить это, я по привычке подтрунивал над Артуром за его спиной, имитируя его манеру говорить и походку, даже выдавая его секреты. Я также ввязывался в драки. Я больше не дрался с Артуром, но научился у него трюку становиться безумным, когда тебя оскорбляют. А еще я усвоил, что несколько ударов не убьют меня и что другие люди, и даже Дуайт, будут вести себя со мной несколько дней с явным уважением. И, конечно, эти драки заставляли других мальчишек подумать дважды о своих словах, зная, что с них спросится за сказанное.

Дуайт пилил меня, чтобы я начал хуже относиться к самому себе. Его слова достигали успеха, но совсем другого, нежели он добивался. Я определял себя в оппозиции к нему. В прошлом я был готов, даже будучи невиновным, поверить в любое злое начало во мне. Теперь же, когда имел все основания считаться виновным, я больше так не чувствовал.

Пока Перл и я ждали в машине, мы делали все, чтобы достать друг друга по полной программе. Перл напевала что-то себе под нос. Ее жужжание не имело ничего общего с музыкой. Она не придерживалась ни мелодии, ни ритма, а мычала как заведенная, бесконечно повторяясь. Такая же идиотская привычка, как у меня – хрустеть суставами на пальцах, что я и делал, чтобы позлить ее. Щелк. Щелк. Щелк. Щелк. Щелк.

Мы могли продолжать это долго. Когда становилось скучно, я ходил прогуляться вдоль дороги, достаточно далеко, чтобы держать в поле зрения забегаловку, но чтобы Перл не видела меня и, надеялся, воображала себя брошенной и начала бояться. Я стоял на обочине, с поднятым воротником, руки в карманах, наблюдая за горящими фарами проезжающих машин. Я был убийцей в бегах, бродягой, который вот-вот будет вовлечен в бурю страстей одинокой женщины…

Когда я уставал от этого, я возвращался в машину. К этому времени я сам начинал чувствовать одиночество, до смерти желая поболтать, но наш официальный статус был таков, что мы не выносили друг друга. Перл и я сидели в разных углах и пялились каждый в свое окно, пока я не терял терпения. Я наклонялся через сиденье и включал радио. Перл предостерегала меня не делать этого, но в действительности она сама этого хотела. Она хотела послушать радио так же сильно, как и я. Мы оба были большими поклонниками «American Bandstand» и местного продукта «Seattle Bandstand». Она смотрела их дома. Я смотрел в домах детей на своем участке, оставаясь на длину песни, и затем мчался по улице к следующему пункту, забрасывая газеты на бегу.

В прошлом я был готов, даже будучи невиновным, поверить в любое злое начало во мне. Теперь же, когда имел все основания считаться виновным, я больше так не чувствовал.