Жизнь этого парня

Мы взяли Чемпиона на охоту в первый раз на каменистый карьер, где любили собираться крохали. Эти утки считались непригодными для еды, поэтому большинство людей не охотились на них. Но Дуайт стрелял во что угодно. Он был скверным охотником, взбалмошным, ненаблюдательным и шумным, и он никогда не добывал животных, на которых охотился. Это приводило его в бешенство. По дороге к машине он убивал любого, кто встретится на пути. Бурундуков, белок, голубых соек и дроздов. Застрелил здоровую снежную сову из двенадцатого калибра с расстояния в десять футов и стрелял наобум в белоголовых орланов, когда они скользили над рекой. Я никогда не видел, чтобы он завалил оленя, тетерева, перепелку, фазана, съедобных уток или хотя бы большую рыбу.

Он полагал, что во всем виновато его ружье. К своей коллекции снайперских винтовок он добавил две охотничьих, карабин «Марлин 30-30» и «Эм-Уан Гаранд» с оптическим прицелом. У него было двуствольное полуавтоматическое ружье 12-го калибра для водоплавающей дичи и полуавтоматическое 16-калибровое, которое он называл «кустовая пушка». Чтобы выследить дичь, к которой никогда не приближался, он наводил свой мощный бинокль Цейса. Чтобы свежевать добычу, которую никогда не убивал, он носил охотничий нож от «Пумы».

Несмотря на все разговоры по поводу того, что Чемпион – моя собака, я понял: изначальный план состоял в том, что он будет частью охотничьей системы Дуайта.

Когда мы дошли до карьера, Дуайт бросил в воду палку, чтобы стимулировать поисковый инстинкт Чемпиона и продемонстрировать его бережную хватку. Он говорил, что веймарцы славятся своим аккуратным захватом.

– Ты не увидишь ни единого следа от зуба на этой палке, – заявил он мне.

Чемпион подбежал к воде, остановился. Обернулся назад и заскулил. Он крякал, как чихуахуа.

– Вперед, мальчик, – сказал Дуайт.

Чемпион завыл снова. Он согнул лапу, сунул ее в воду, выдернул и принялся лаять на палку.

– Умный пес, – сказал Дуайт. – Знает, что это не птица.

Крохали прилетели, когда спустились сумерки. Они, должно быть, видели нас, но будто зная, что представляют собой на вкус, не выказывали страха. Они летали низко, рядом друг с другом. Дуайт пальнул по ним из обоих стволов. Одна утка упала как камень, а остальные вновь взлетели, громко крякая. Они кружили над карьером достаточно долго, чтобы Дуайт смог перезарядить ружье и пальнуть опять. В этот раз он не сбил ничего, и крохали унеслись прочь.

Птица, которую он подстрелил, плавала футах в двадцати от берега. Ее клюв был под водой, крылья распластаны. Она не двигалась. Дуайт надломил ружье и вытащил заряд.

– Взять ее, Чемп! – крикнул он.

Чтобы выследить дичь, к которой никогда не приближался, он наводил свой мощный бинокль Цейса. Чтобы свежевать добычу, которую никогда не убивал, он носил охотничий нож от «Пумы».

Но Чемпион не бросился за уткой. Его даже не было в зоне видимости. Дуайт позвал его дружелюбным тоном, потом командным, угрожающим, но пес так и не вернулся. Я предложил принести утку, набросав камней ей в спину. Дуайт сказал, что не о чем беспокоиться, это просто помойная птица.

Мы нашли Чемпиона под машиной. Дуайту пришлось посюсюкать с ним некоторое время, прежде чем он выполз, тихо повизгивая и дрожа.

– Он просто-напросто боится выстрелов, маленький, – сказал Дуайт. – Но мы исправим это.

Дуайт решил это исправить, взяв Чемпиона на утиную охоту в восточном Вашингтоне. Он уговорил мать поехать с ним. Они собирались на неделю, но вернулись спустя три дня в ужасном настроении. Мать рассказала, что Чемпион сбежал после первого же выстрела и что Дуайт потратил весь день на поиски. На следующий день они держали пса в машине, но он обоссал и обосрал все сиденья. Тогда-то и решили вернуться домой.

– Дуайт все почистил, – добавила мать. – Каждый сантиметр. Я бы ни за что не притронулась к этому.

Я ничего не спрашивал. Она считала, что мне просто будет интересно это узнать.

Чемпион не всегда рычал при моем появлении. Обычно он не обращал на меня внимания, и со временем я перестал остерегаться. Но потом он принялся за старое и пугал меня до чертиков. Однажды вечером он нагнал на меня такого страху, что я схватил швабру и треснул его по голове. Чемпион зарычал, и я ударил его еще раз и продолжал колотить, а сам истерично кричал. Пока он пытался сбежать, его лапы скребли по деревянному полу. Наконец он засунул голову за нагреватель воды и держал ее там, пока я молотил по остальному телу. Наконец я устал, спохватился о том, что делаю, и остановился.

Я был один дома. Пытался усмирить свое раздражение и чувство вины. Многие вещи я мог себе простить, но не жестокость.