Жизнь Фридриха Ницше

В Базеле, когда фон Бюлов вручил Ницше сотню франков для Даниэлы, дирижер сказал, что так впечатлился «Рождением трагедии», что пропагандировал книгу всем и каждому. Он даже спрашивал у Ницше разрешения посвятить ему следующую книгу. Как мог молодой профессор устоять перед такой лестью? Конечно, это должно было внушить ему серьезные надежды на то, что фон Бюлов похвалит и его музыку, которую Ницше оркестровал и назвал «Манфред. Медитация».

По крайней мере, Ницше мог ожидать, что фон Бюлов ограничится обычными общими фразами, как это часто делают профессионалы, когда любители спрашивают их мнения. Но дирижера переполняло злорадство – Schadenfreude, и свой вердикт он вынес с беспощадной жестокостью. Он написал, что не может скрыть смущения от того, что ему приходится оценивать «Манфреда»: «Ничего более безотрадного и антимузыкального, чем Ваш “Манфред”, мне давно уже не доводилось видеть на нотной бумаге. Несколько раз я спрашивал себя: не шутка ли все это, может быть, Вы намеревались сочинить пародию на так называемую музыку будущего? Сознаете ли Вы сами, что противоречите всем правилам композиции?.. Я не могу найти тут и следа аполлонического элемента, касаясь же дионисийского, мне, признаться, скорее приходится думать о lendemain [то есть похмелье] вакханалии, чем о ней самой» [24] [23].

Как Вагнер, так и Козима считали, что суждения фон Бюлова слишком жестоки, но совершенно не собирались утешать своего дорогого друга, поступаясь интересами истины. Когда Козима передала слова фон Бюлова своему отцу Листу, он печально покачал седой головой и сказал, что, хотя суждение чрезвычайно резкое, смягчать удар ему вовсе не хочется.

Чтобы оправиться, Ницше потребовалось три месяца. Он даже сумел написать ответ фон Бюлову: «Слава богу, что мне пришлось выслушать от Вас это, и именно это. Я понимаю, какие неприятные минуты доставил Вам, и могу лишь сказать, что взамен Вы мне очень помогли. Вообразите себе, что в своем музыкальном самовоспитании я постепенно лишился всякого надзора и мне никогда не приводилось слышать от настоящего музыканта суждения о моей музыке. Так что я по-настоящему счастлив, что меня таким вот простым манером просветили относительно сути моего последнего композиторского периода».

Он оправдывает свою самонадеянность тем, что находится в «полупсихиатрическом» музыкальном возбуждении, которое приписывает своему желанию почтить Вагнера, и умоляет фон Бюлова не списывать этот «своего рода otium cum odio, это одиозное времяпрепровождение», на увлечение музыкой «Тристана и Изольды». «Все это, честно говоря, стало для меня очень полезным опытом… Я должен пройти музыкальное лечение; возможно, мне не повредит изучить сонаты Бетховена в вашей редакции, под вашим руководством и наставничеством» [25] [24].

Нашелся и положительный момент: появилась первая статья о «Рождении трагедии». Друг Ницше Эрвин Роде умудрился поместить благоприятный отзыв в Norddeutsche Allgemeine Zeitung. Впрочем, рецензией статью назвать было нельзя. В ней просто повторялись положения Ницше об убийстве сакрального и мистического суровой последовательностью сократической мысли, тревога по поводу культурного вандализма варваров-социалистов и мантра о том, что переосмысление Вагнером пантеона германских богов обеспечит прочные основания для культурного возрождения германской нации.