Жизнь Гюго

Луи-Наполеон вознесся на вершины власти на волне всеобщей добровольной амнезии и желания принимать желаемое за действительное, свойственного движению под названием «бонапартизм». Бонапартисты мечтали о безобидном, бесстрастном, миролюбивом Наполеоне, который восстановит порядок, не пытаясь завоевать весь мир. Его жизнеописание похоже на пародию на его великого дядю. Наивысшими точками до тех пор были две идиотские попытки переворота, в Страсбурге и Булони, где он высадился в 1840 году со взводом солдат и ручным орлом в клетке. Его арестовали и посадили в тюрьму в крепость Ам. Та попытка государственного переворота была забыта, как и рассказы о его веселой жизни в ссылке; говорили о его многочисленных долгах и «подвигах» в лондонских и нью-йоркских борделях{806}. Кое-кто уверял, что тюрьма закалила его. «Амский узник» написал книгу об «искоренении бедности», из-за которой казался едва ли не социалистом, хотя, если вдуматься, он вполне мог иметь в виду собственную бедность. Позже он бежал из крепости, переодевшись каменщиком, с доской на плече. Он уехал в Лондон, где поступил на работу в полицейский участок на Мальборо-стрит в качестве особого констебля: будущий президент избивал дубинкой чартистов. Еще одно очко в его пользу. Внимательное прочтение «Идей Наполеона» – своего рода «Майн кампф» Луи-Наполеона – способно породить некоторое беспокойство. Он хотел, чтобы все слои общества наслаждались преимуществами демократии, и ради достижения своей цели был готов отменить гражданские свободы.

Гюго позволил себе разделять эти ложные надежды. В конце концов, он отчасти был в ответе за то, что открыли ворота «троянскому попугаю». В 1847 году он потребовал вернуть членов семьи Бонапарт из ссылки: по его мнению, такой шаг не позволит превратить их в героев-мучеников для будущих бунтарей. Перед выборами, очевидно в знак благодарности за роль Гюго в его возвращении, Луи-Наполеон посетил его новое жилище и произвел на него хорошее впечатление. Во всяком случае, намерения у него были самые лучшие. «Я не великий человек, – заверял Луи-Наполеон. – Я не стану подражать Наполеону. Но я человек порядочный. Я стану подражать Веллингтону»{807}. Видя, как племянник великого Наполеона сидит у него в гостиной на ящике, Гюго без труда позволил убедить себя.

Некоторые сомневаются в том, что эта историческая встреча имела место – и потому, что в «Истории одного преступления» (Histoire d’un Crime) Луи-Наполеон изъясняется языком Гюго, и потому, что Гюго существенно преуменьшил собственную роль в президентской избирательной кампании: как ни парадоксально, он по ошибке внес важный вклад в политическую историю Франции. Позже он не вспоминал о своем участии – как и о своем штурме баррикад.

На самом деле Гюго прекрасно подходил для намеченной ему роли. Во-первых, сын генерала Гюго был в лучших отношениях с дядей и кузеном Луи-Наполеона, чем сам Луи-Наполеон. Кроме того, у них было несколько общих знакомых: Алиса Ози, Эстер Гимон и бывшая любовница Наполеона I Фортюне Амлен. «Сексуально-политическая сеть» была такой же действенной, как в романах Бальзака: тем, кто знал столько выдающихся куртизанок, как Гюго и Луи-Наполеон, безусловно, было о чем поговорить и посплетничать.

Во-вторых, Виктор Гюго был редчайшим видом парламентария, представителем середины. Самые умеренные лозунги он провозглашал тоном экстремиста, и его невозможно было игнорировать.

Наконец, как будто случайно, Гюго получил мощное пропагандистское орудие, сравнимое с арсеналом его врагов.

Орудием стала газета, начавшая выходить в августе 1848 года. Ее выпускали Огюст Вакери, сыновья Гюго и Поль Мерис, школьный друг Вакери и такой же «гюгофил». Газета под названием «Событие» (L’Événement) сразу же приобрела дурную славу – ее считали тайным рупором человека, который в парламенте уверял, что «не имеет к газете никакого отношения»{808}. И все же в газете печатались письма и речи Виктора Гюго; ее эпиграф – Heine vigoureuse de l’anarchie, tendre et profond amour du peuple – был цитатой из предвыборного обращения Гюго в мае 1848 года{809}. Кроме того, Гюго регулярно снабжал газету обрывками сведений, которые он называл «фуражом»{810}. В числе постоянных сотрудников были Адель Гюго, мадемуазель Гюго и Леони Биар. «Редакция газеты, – писал автор каталога 480 новых периодических изданий, которые появились в 1848 году, – как будто тратит все время на подслушивание у двери г-на Виктора Гюго, наблюдая за его мыслями, но никогда не думает сама. „Событию“ следовало бы назвать себя „Эхом“»{811}.