Читаем Жизнь Гюго полностью

Камни на побережье постоянно пытаются вас одурачить… Высовываются из воды огромные каменные лягушки, которые как будто хватают воздух; гигантские монахини семенят на горизонте… Подойдите ближе; там ничего нет. Известно, что камни способны на такие фокусы… Творение сохраняет нечто от тревоги хаоса. Блеск, отмеченный шрамами»{1012}.

Такой была островная Вселенная, которую Гюго предстояло населять следующие пятнадцать лет: «Гостеприимные и свободные скалы, уголок старой нормандской земли, где живут благородные маленькие труженики моря, остров Гернси, суровый и мягкий, мое настоящее убежище, возможно – моя могила».


Первым делом счастливый изгнанник решил опубликовать стихи, которые накапливались в его сундуках после сборника «Лучи и тени», вышедшего в 1840 году. Счета тоже копились, и, в ожидании вливания наличными, на повестке дня стояла «суровая экономия». Невозможно было и подумать о том, чтобы тронуть капитал, доверенный Бельгийскому национальному банку и вложенный в британские консоли (государственные облигации). Гюго высоко ценил свои капиталы и свою репутацию – как, впрочем, и все остальное: за колебаниями на рынке, как прегрешениями невежественных душ, скрывалась общая тенденция к повышению.

Два тома «Созерцаний» должны были выйти в Брюсселе и Париже в один день общим тиражом 5500 экземпляров – огромный тираж для сборника стихов, особенно если учесть, что его размер составлял 11 тысяч строк. Верный личный секретарь Гюго в Париже Поль Мерис, ставший преуспевающим драматургом, получил разрешение издать «Созерцания» во Франции. Он заверил начальника полиции, что сборник – «чистая поэзия». Это значило, что в нем не говорится гадостей о Второй империи – напоминание о том, что эстетическая «чистота» позднеромантической французской поэзии в большом долгу перед политическими репрессиями.

Зажатые в тисках вежливой тирании Гюго Поль Мерис и еще один помощник Гюго, Ноэль Парфэ, в прошлом литературный «негр» Дюма и Готье, вели битвы с наборщиками: они учили, что слово «лилия» (lis) следует писать lys, потому что буква «y» символизирует цветок и его стебель. И слово «трон» следует писать не trône, а thrône, потому что буква «h» позволяет взглянуть на сам предмет сбоку{1013}. Кроме того, поступило распоряжение набрать анонс поэмы «Бог» на четвертой стороне обложки шрифтом другого размера, потому что словосочетание «БОГ ВИКТОРА ГЮГО», набранное буквами одинаковой величины, кому-то может показаться «странным». Не поставив в известность Вакери, Гюго попросил Мериса отложить выпуск сборника критических статей Вакери, чтобы они не отвлекали читателей от «Созерцаний»{1014}. Как написала Адель Вторая в своем дневнике: «Виктор Гюго говорит, что, когда на карту поставлено отечество, семьи для него не существует»{1015}.

Утром 23 апреля 1856 года парижские книжные магазины Паньера и Мишеля Леви наводнили взволнованные покупатели. В обычных условиях они стихов не покупали. Через три дня от первого тиража почти ничего не осталось. Мишель Леви бросился домой к Полю Мерису и предложил три тысячи франков за второе издание. Уже поговаривали о третьем. Гюго добился величайшего коммерческого успеха как поэт. Давно уже сборник стихов не становился крупнейшим общественным событием и, таким образом, нравственным ударом по Наполеону III, который стал в своем роде более долговременным и мощным, чем «Наполеон Малый» и «Возмездие», вместе взятые.

В то время как все рассуждали о несентиментальных преимуществах «реализма»{1016}, Виктор Гюго швырнул в стоячее болото французской поэзии огромный романтический сборник, составленный из 158 прежде не публиковавшихся стихотворений. Многие из них сразу же стали классикой. Почти две трети стихов было написано после государственного переворота, но Гюго кое-где изменил даты, давая понять, что поток шедевров не прерывался с 1830 по 1856 год, а также для того, чтобы стихи сложились в единое целое. Два тома – «Прежде» (Autrefois) и «Сегодня» (Aujourd’hui) – разделяла пропасть: страница рядом с началом второго тома была пустой; на ней стояла лишь дата гибели Леопольдины. Печальные стихи, сочиненные до ее гибели, были передвинуты, а веселые стихи, которые он сочинил вскоре после того, он «состарил» на несколько лет. Стихотворение о предположительном отказе от своих роялистских корней, «Писано в 1846 г.», на самом деле было написано в 1859 году{1017}. Стихи о первых блаженных днях с Жюльеттой Гюго пометил лишь первыми двумя цифрами: «18…» – наверное, для того, чтобы Адель не могла воссоздать истинную последовательность предательств. А может быть, он хотел подчеркнуть, что их роман неподвластен времени: «Неколебимое пламя / И бессмертный цветок!»

Перейти на страницу:

Все книги серии Исключительная биография

Жизнь Рембо
Жизнь Рембо

Жизнь Артюра Рембо (1854–1891) была более странной, чем любой вымысел. В юности он был ясновидцем, обличавшим буржуазию, нарушителем запретов, изобретателем нового языка и методов восприятия, поэтом, путешественником и наемником-авантюристом. В возрасте двадцати одного года Рембо повернулся спиной к своим литературным достижениям и после нескольких лет странствий обосновался в Абиссинии, где снискал репутацию успешного торговца, авторитетного исследователя и толкователя божественных откровений. Гениальная биография Грэма Робба, одного из крупнейших специалистов по французской литературе, объединила обе составляющие его жизни, показав неистовую, выбивающую из колеи поэзию в качестве отправного пункта для будущих экзотических приключений. Это история Рембо-первопроходца и духом, и телом.

Грэм Робб

Биографии и Мемуары / Документальное

Похожие книги

Африканский дневник
Африканский дневник

«Цель этой книги дать несколько картинок из жизни и быта огромного африканского континента, которого жизнь я подслушивал из всего двух-трех пунктов; и, как мне кажется, – все же подслушал я кое-что. Пребывание в тихой арабской деревне, в Радесе мне было огромнейшим откровением, расширяющим горизонты; отсюда я мысленно путешествовал в недра Африки, в глубь столетий, слагавших ее современную жизнь; эту жизнь мы уже чувствуем, тысячи нитей связуют нас с Африкой. Будучи в 1911 году с женою в Тунисии и Египте, все время мы посвящали уразуменью картин, встававших перед нами; и, собственно говоря, эта книга не может быть названа «Путевыми заметками». Это – скорее «Африканский дневник». Вместе с тем эта книга естественно связана с другой моей книгою, изданной в России под названием «Офейра» и изданной в Берлине под названием «Путевые заметки». И тем не менее эта книга самостоятельна: тему «Африка» берет она шире, нежели «Путевые заметки». Как таковую самостоятельную книгу я предлагаю ее вниманию читателя…»

Андрей Белый , Николай Степанович Гумилев

Публицистика / Классическая проза ХX века