Жизнь Гюго

Обрывки сведений, добытые сержантом Сондерсом, Палмерстон счел достаточным основанием для того, чтобы избавиться от международного смутьяна, в которого превратился Виктор Гюго. Палмерстон уже высказал предложение предоставить беженцам бесплатные билеты до Нью-Йорка. 14 августа 1855 года – за восемь недель до происшествия, которое предположительно «вынудило» правительство Великобритании изгнать беженцев, – мысль о бесплатном проезде казалась лучшим выходом: «По-моему, этих французов нужно убрать с Нормандских островов, где они приносят куда больше вреда Франции и Англии, чем в Лондоне. Лучший способ – высылать их постепенно, партиями. Вначале самых буйных, затем остальных»{990}.

22 сентября 1855 года у властей появился и удобный предлог. Живущие в Лондоне беженцы из Франции, возглавляемые республиканцем Феликсом Пиа, опубликовали «Письмо королеве Англии», по духу сравнимое с плакатом 1980-х годов, на котором изображались Рейган и Тэтчер в виде героев фильма «Унесенные ветром». Авторы «Письма» позволили себе каламбуры, связанные с орденами Бани и Подвязки (ими недавно наградили Наполеона III), и грубые намеки на то, что королева Виктория позволяет мрачным иностранным монархам хватать себя за интимные места.

В Лондоне «Письмо» осталось почти незамеченным. Зато на Джерси, когда «Письмо» перепечатали в «Человеке», толпа угрожала сжечь редакцию и повесить редколлегию. Гюго и трое других ссыльных провели три дня, забаррикадировавшись у себя дома. Генерал-губернатор Лав приказал Рибейроллесу и двум его коллегам покинуть остров. Гюго считал «Письмо» грубым и нескладным, но из солидарности с его авторами 17 октября 1855 года расклеил по всему острову свою «Декларацию», подписанную тридцатью четырьмя ссыльными: «Государственный переворот только что нарушил свободу Англии… Еще один шаг – и Англия станет придатком Французской империи». В заключение Гюго писал: «А теперь гоните нас!», что власти Джерси охотно и сделали, воспользовавшись старым указом, направленным против пуритан.

Переписка МВД по делу Пиа полностью подтверждает эгоцентрический взгляд Гюго на события. Его самого в депешах неоднократно называют главным смутьяном. Его, двух его сыновей и еще трех ссыльных считали «самыми несносными»; официально утвержденный «Список беженцев, изгнанных с Джерси» начинается с его имени, а галочка рядом с его именем отмечает его как одного из «самых буйных и вредных»{991}. В письме новому министру внутренних дел сэру Джорджу Грею лорд Палмерстон подытожил ситуацию обычным ударом: «Вопрос теперь заключается в следующем: кому принадлежат эти острова – нам или Виктору Гюго и компании» (23 октября 1855 года)»{992}.

«Изгнание» Гюго (он написал это слово на исковерканном английском: expieulcheune) стало – как он сам всегда настаивал – кульминацией тайной операции, прямо инспирированной французской дипломатией{993}. Одним из самых разоблачительных моментов в архивах министерства внутренних дел служит листовка, посланная в Лондон сержантом Сондерсом, «только что отпечатанная и расклеиваемая по всему Джерси»: «Британцам – жителям Джерси и всем, кто не говорит по-французски. Перевод оскорбительного письма, направленного королеве Англии». Оскорбительные абзацы для удобства читателей выделены курсивом и испещрены восклицательными знаками, что очень похоже на подчеркивания Сондерса в газете «Человек», которую он ранее отправил в Лондон:

«Вы пожертвовали ВСЕМ! Королевским достоинством! Женской деликатностью! Гордостью аристократии! Чувствами англичанок! Своим положением! Королевским сословием! Своим полом! Всем! ДАЖЕ ДОБРОДЕТЕЛЬЮ! Ради любви такого союзника!»{994}

Можно смело утверждать, что толпе, явившейся линчевать французов, не хватило сплоченности. На митинг протеста жителей острова созывала выходившая на Джерси газета «Беспристрастный» (L’Impartial). Через несколько месяцев после высылки редактор газеты получил крупную сумму денег от министерства внутренних дел Франции за «энергичную и действенную защиту интересов Франции на Джерси»{995}.

27 октября 1855 года местный констебль[40] и два чиновника постучали в дверь дома номер 3 по Марин-Террас и известили Гюго и его сыновей, что они высылаются с острова. Им давалась неделя на то, чтобы собрать вещи. Гюго заверил констебля, что у него нет желания оставаться в «стране, которая потеряла свою честь».