Жизнь Гюго

К счастью, за непознаваемой реальностью, удобно помеченной ярлыком «Бог», ничто не длится вечно. Вселенная медленно сжимается в последнем преображении, подталкиваемая таинственной силой Любви: «Добрые дела – невидимые петли Небесных врат». Это макрокосмическое улучшение отражается в попытках отдельных людей выползти из слизи нравственных преступлений, а также в постепенном движении целых народов в сторону социально-демократической республики, хотя бывают и исключения вроде Наполеона III: «души, подобные ракам, которые пятятся назад, во мрак»{973}. Когда-нибудь Зло исчезнет, страдания закончатся, «и больше можно будет ничего не говорить».

Вся система, от первоначального допущения до конечной главной мысли, несомненно, типичное для Гюго сочетание несочетаемых понятий и философских подсказок. Смесь политизированного буддизма, христианизированной кармы, фатализма и веры в прогресс. Такого рода манифест мог бы сформулировать какой-нибудь комитет ЮНЕСКО. Концепция отражает непрогнозируемую любовь Гюго ко всевозможным смесям, попурри и энциклопедиям, а также его способность помнить все, кроме контекста, срывать множество плодов и располагать их на дереве своего изобретения. Метафизический образ дома, который он позже построит на Гернси.

Помимо бесед с умершими, о новой религии свидетельствовала лишь склонность заводить домашних любимцев и запрет убивать животных в его владениях{974}. Практическая ценность этой системы заключалась в ее способности объяснять даже самые мельчайшие явления повседневного существования. Подобно многим пророкам, Гюго иногда отличался небывалой точностью. Когда он выходил на прогулку после обеда, ему навстречу обычно выходили две собаки и кот. Гюго признал в этих существах «бывших декабристов [участников государственного переворота. – Г. Р.], превращенных в животных, которые вымаливают у нас прощение за свои грехи»{975}.

Невозможно не заметить, что такая религия чрезвычайно удобна для поэта. Вселенная превращается в бесконечную библиотеку живых символов, управляемых каталогом, которым тем легче пользоваться, что он основан на субъективных впечатлениях. Он позволяет даже самым причудливым образам существовать на крошечных островках безумия в огромном гармоничном Океане. Он отменяет нравственный нигилизм, который Гюго виделся неизбежным результатом релятивистских, эволюционистских систем. Он помещает «Бога» вдали от восприятия людей, развенчивает существующие религии, называя их паразитической порослью – «вшами» на черепе Бога, – и оправдывает свой воинствующий антиклерикализм. Так ему легче примириться с сомнениями, невежеством и виной. Его система подтверждает надежду ссыльных на то, что зловещий режим Наполеона III – всего лишь примитивный организм, который тщетно пытается сопротивляться приливу космического прогресса.

Возможно, успехи в создании новой религии объясняют, почему осенью 1855 года столоверчение внезапно прекратилось. Гюго приучился высеивать в уме слова и наблюдать за тем, как они вырастают в обширные, сложные видения. Ему больше не нужна была поддержка в виде стола на трех ножках. Но имелись и другие причины. Один из посвященных, молодой человек по имени Жюль Алли, однажды явился в «Марин-Террас» с заряженным пистолетом, провозгласив себя Богом. Его пришлось отправить в психиатрическую лечебницу{976}. Как ни странно, конец спиритическим сеансам положила госпожа Гюго: ей надоело делить дом с Тенью Гробницы и Голубем Ковчега. Кое-кто видел, как в неопубликованных бумагах Гюго роется безголовый призрак. Последней соломинкой, похоже, стала Белая Дама – призрак женщины, убившей ребенка во времена друидов. На глазах у местного цирюльника она рыскала в окрестностях «Марин-Террас»{977}. Она явилась в спальню Гюго и стала предметом нескольких необычных любовных стихов – A Celle qui est Voilée и Horror. Описание красивого доисторического призрака, который играет в жмурки, доказывает, что сексуальные аппетиты Гюго не могли остановить не только мужья, но и могила: «Восстань из тумана, Очаровательная тень, / Покажись, О призрак!»

Конкретным результатом таких визитов стало то, что Гюго начал страдать бессонницей. Средство лечения было только одно: вернуться в бой и напомнить цивилизованному миру, что его нравственная судьба теперь вращается вокруг небольшой скалы в Океане.

Глава 16. «Гю! Го!» (1855–1861)

Крымская война сотворила чудо с англо-французскими отношениями. Наполеон III и королева Виктория скрепили союз против России неоднократными визитами друг к другу. В Музее восковых фигур мадам Тюссо появилась фигура Наполеона III. Впрочем, там уже стояла фигура Виктора Гюго. Министра внутренних дел Палмерстона в 1851 году вынудили уйти в отставку после того, как он, ни с кем не посоветовавшись, поздравил французского императора с государственным переворотом. В феврале 1855 года Палмерстон стал премьер-министром. Восстановленные дружественные отношения между двумя странами угрожали раздавить маленькую крепость Джерси.