Жизнь Гюго

Я говорю себе: коль хочешь утопиться, —
Удобней места нет – достаточно решиться,
Одежду спрятать здесь, под ивой молодой,
И без свидетелей исчезнуть под водой.
Но только не спешить! Не надо бурно, с ходу
Бросаться с головой в мерцающую воду, —
Как в ванну, не спеша, войти в нее по грудь,
На красоту вокруг последний раз взглянуть,
И лишь тогда нырнуть, глаза зажмурив плотно,
Когда поймешь, что все решил бесповоротно{460}

.

На фоне такого гнетущего пейзажа Гюго сиял, как красное солнце. В июле 1830 года Сент-Бева спросили, верит ли Виктор Гюго в Бога. Его ответ, помимо удивительной слепоты, выдает сладкую боль зависти: «Ах! Виктора Гюго подобные вещи не мучают. Его талант постоянно доставляет ему великое, чистое и утонченное наслаждение! Его творчество так красиво и так совершенно! Он так изобилен! Он цельный и счастливый человек. Он счастлив в семейной жизни. Он весел. Может быть, слишком весел».

В письмах к счастливому человеку Сент-Бев простирается ниц у его ног и даже ломает собственный стиль, подражая Гюго. «Я теперь живу только через вас, – пишет он в октябре 1829 года. – Тот небольшой талант, каким я обладаю, пришел ко мне по вашему примеру и по вашему совету, замаскированному под похвалу». Много лет спустя Сент-Бев старательно менял все свои ранние суждения о личности Гюго: «В его сердце нет места благородству: неискренний и нескромный, в глубине души он тщеславен. Все, кому приходилось близко иметь с ним дело, рано или поздно обнаруживали это. Но я долгое время заблуждался. Я очутился в пещере Циклопа, а думал, что живу в гроте полубога»{461}.

На самом деле переменилось не столько отношение Сент-Бева к Гюго, сколько его анализ своих чувств. Собственные жалкие подражания подогревали его недоверие к великой простоте Гюго, и именно потому его роман с Аделью превратился в тщательное исследование личности Гюго.

На протяжении 1830 года Сент-Бев все реже и реже виделся с Гюго. Он даже отказался писать рецензию на «Эрнани» под тем предлогом, что знал пьесу слишком хорошо. Он уверял, что попытка навязать Искусство массам – пустая трата времени (интересный вывод для социалиста): Гюго только «повредит своему целомудрию». Гюго был озадачен. 5 июля 1830 года несчастный Сент-Бев попытался в письме объяснить свое отсутствие: «У меня иногда появляются чудовищные, дурные мысли – ненависть, ревность, человеконенавистничество… Но вы должны верить – вы ведь поверите, не так ли? – что я по-прежнему тот же, хоть я и изменился. Верьте, что благодаря чуду дружбы я присутствую во всем, что вам дорого».

«Присутствую во всем, что вам дорого»… Сент-Бев тайно встречался с Аделью в церквах и меблированных комнатах. Тетка Гюго Мартина, которой сняли квартиру рядом с домом Виктора и Адели на Королевской площади, передавала записки; Адель платила ей за труды. Тетка оправдывала свое участие тем, что ее племянник был таким «скаредным».

Общая атмосфера их романа – душная, почти бесстрастная пылкость, окрашенная лишь актерским талантом Сент-Бева. Консьерж часто замечал, как в квартиру Гюго, когда хозяина не было дома, поднималась монашка. Иногда монашку сменяла старуха с большой сумкой, в вуали и парике, из-под которого выбивались пряди морковного цвета волос{462}. Видимо, обман Гюго был важнейшей частью всего дела. В стихах, которые до 1843 года пролежали у него в столе, мастер переодеваний жаловался Адели: после того, как Виктор Гюго прославил Средневековье, в церквах «полным-полно молодых бродяг, которые могут нас узнать»{463}. Но они преодолели препятствия и достигли некоторого удовлетворения, которое Сент-Бев отразил в одном из самых откровенных любовных стихотворений на французском языке:

Меня ли ты имела в виду, когда вчера пылко обхватила
Мою голову с поредевшими кудрями,
Лежавшую у тебя на коленях,
И прошептала: «Это он – мой милый, драгоценный!»{464}