В конце июня 1861 года Дмитрий Милютин получил письмо от Новосельского из Дрездена, куда он отправился по делам, чтобы обсудить их с князем Барятинским. Рассказав, что здоровье князя улучшается, он писал: «При таком положении вещей я счел возможным провести только следующие идеи. Рассказав князю, по какому поводу я вынужден был говорить с А. Адлербергом и великим князем Константином Николаевичем об интригах против назначения Вас министром, я предупредил его, что Вас будут стараться назначить ему в помощь на Кавказ именно только с целью удаления Вас из Петербурга, тогда как если Вы будете министром, то ему спокойно можно будет оставаться за границей до совершенного выздоровления».
Меньше всего Дмитрий Милютин думал, что здоровье князя Барятинского улучшается, ведь только две недели тому назад он получил письмо от самого князя, сообщившего, что здоровье его нисколько не поправляется, на это уйдет много времени, князь в отчаянии, он приехал в Дрезден, не владея одной ногой, а к этому прибавилась страшная боль в обеих руках, с большим трудом его переносят с кровати на диван, с дивана на кровать, с большим трудом сажают его каждый день в ванну… Через две недели здоровье князя «улучшается», а через две недели после этого Дмитрий Милютин узнал, что князь Барятинский возвращается в Петербург. Весть была неожиданной, но император тут же распорядился приготовить в Петергофе князю помещение.
Милютин тут же навестил Барятинского, многое вспоминали, князь был любезен, «по обыкновению много говорил и мало слушал», вспоминал эту встречу Милютин. Две недели Барятинский был в Петергофе, часто виделся с императором, много говорили и о Дмитрии Милютине, дельном, талантливом администраторе с большими перспективами, хорошем человеке, исполнительном и благородном.
6 августа Барятинский отбыл из Петергофа, через Штетин и Берлин вновь появился в Дрездене, откуда написал Милютину, что он вернулся благополучно, на море не было качки, доктор Вальтер обещает полностью восстановить его здоровье, если он будет воздерживаться от всяких ненужных излишеств при лечении.
Сухозанет, получив орден Святого Андрея Первозванного и лестный рескрипт императора, взял длительный отпуск для лечения и советовал Милютину действовать по своему усмотрению, не ждать советов и предложений по организации Военного министерства.
Дмитрий Алексеевич заметил и другое, несколько резанувшее его русское сердце: 30 августа, в день тезоименитства Александра Второго, последовали многочисленные перемены в различных департаментах и Военном министерстве, шесть генерал-лейтенантов произведены в полные генералы, барон Фитингоф, Александр Дюгамель, барон Карл Врангель, Василий фон-дер Лауниц, Сергей Безобразов, Сигизмунд Мерхелевич… А если вообще перечислить командующий состав русской армии, думал Милютин над этим списком возвышений, то получится удивительная картина: среди командующих очень мало русских, больше немцев, есть шведы, поляки, французы, да и, как вспоминал он учащихся в академии Генерального штаба, там тоже русских было очень мало… Такова была политика Николая Первого; русские его предали 14 декабря 1825 года, русские задумали заговор, вплоть до цареубийства, они увлеклись французскими революционными лозунгами, так вот и в императорском дворе, и в министерствах, особенно в Министерстве иностранных дел, и в русской армии господствуют инородцы, некоторые из них верно служат империи, а другие…
Мысли вдруг неожиданно перескочили на Николая Сухозанета, который так и не оставил своих деловых рекомендаций и советов Милютину, лишь в одном из последних писем он просит Милютина попросить нашего сотрудника в Лондоне присылать ему полагающийся очередной выпуск «Колокола», а также те номера «Колокола», которые приходили в Санкт-Петербург, когда он был в отпуске. «Колокол» читал не только Сухозанет, но внимательно следил за статьями в «Колоколе» и Дмитрий Милютин.