Жизнь Греции. История цивилизации

Аристотель предвосхищает многие биологические теории девятнадцатого века, полагая, например, что органы и свойства эмбриона формируются из крохотных частичек (ср. «пангены» Дарвина), которые передаются от каждой части взрослого организма его воспроизводительным элементам[1981]. Подобно фон Беру, он учит, что первыми в эмбрионе проявляются черты, присущие роду, вторыми — присущие виду, последними — присущие индивиду[1982]. Он устанавливает принцип, составлявший предмет гордости Герберта Спенсера: в целом плодовитость организмов обратно пропорциональна сложности их развития[1983]. Описание зародыша цыпленка показывает Аристотеля с самой лучшей стороны:

«Если угодно, можно попробовать такой эксперимент. Возьмем дюжину или больше яиц, и пусть их высиживают две или более куриц. Начиная со второго дня и вплоть до вылупления будем ежедневно брать яйцо, разбивать его и исследовать содержимое… В случае с обычной курицей зародыш впервые становится видимым спустя три дня… Сердце выглядит как капелька крови, которая бьется и движется, словно наделенная жизнью; от него отходят две извилистые вены, наполненные кровью, и мембрана, отводящая кровяные волокна из вен, теперь окутывает желток… Когда яйцу исполнится десять дней, отчетливо видны цыпленок и все его части»[1984].

Аристотель полагает, что человеческий эмбрион развивается подобно цыпленку: «Таким же образом внутри чрева матери лежит младенец… ибо природа птицы может быть уподоблена природе человека»[1985]. Теория функционального подобия органов позволяет ему видеть единство животного мира: «Ноготь подобен когтю, кисть руки — клешне краба, перо — рыбьей чешуе»[1986]. Иногда он близко подходит к учению об эволюции:

«Мало-помалу природа переходит от неживых вещей к живым организмам таким образом, что невозможно определить, где начинается одно и кончается другое… Так, на следующей, более высокой, чем неживая природа, ступени находится род растений, относительно безжизненный в сравнении с животными, но живой в сравнении с [чисто] телесными предметами. Растения располагаются на непрерывной лестнице восхождения к живым существам. В море существуют некоторые организмы, о которых затруднительно сказать, животные это или растения.

Губка во всех отношениях напоминает растение… Некоторые животные имеют корни и погибают, если их отделить… В том, что касается восприимчивости, то в од» их животных нет и следа ее, в других она проявляется весьма смутно… Так и во всем животном царстве наблюдается последовательная дифференциация»[1987].

Аристотель считает обезьяну промежуточной ступенью между человеком и другими живородящими животными[1988]. Он отвергает концепцию Эмпедокла о естественном отборе путем произвольных мутаций. В эволюции не бывает случайностей; линии развития детерминированы внутренним стремленйем каждой формы, вида и рода наиболее полным образом осуществить свою природу. Промысел существует, но он представляет собой не столько внешнее руководство, сколько внутренний порыв, или «энтелехию»[1989], благодаря которой каждая вещь устремляется к реализации собственной природы во всей ее полноте.