С этими блестящими догадками переплетены (ничего другою и не следует ожидать, если судить задним числом, спустя двадцать три столетия) многочисленные, а порой и весьма грубые ошибки, заставляющие нас подозревать, что зоологические труды Аристотеля помимо его собственных заметок содержат еще и заметки его учеников[1990]
. «История животных» — это кладезь ошибок. Из этой книги мы узнаем, что мышь умирает, если напьется летом, что слоны страдают всего двумя недугами — катаром и вспучиванием, что после укуса бешеной собаки водобоязнью заболевают все животные, кроме человека, что угри зарождаются самопроизвольно, что сильное сердцебиение бывает только у людей, что желток нескольких яиц, взбиваемых вместе, собирается в центре, что яйца не тонут в крутом рассоле[1991]. Внутренние органы животных Аристотелю известны лучше, чем органы человека, так как, по-видимому, ни он, ни. Гиппократ не переступили через религиозные табу и не практиковали анатомирование человека[1992]. Он считает, что у человека всего восемь ребер, что у женщин зубов меньше, чем у мужчин[1993], что сердце расположено над легкими, что центром ощущений является не мозг, а сердце[1994][1995], что функция мозга сводится (буквально) к охлаждению крови[1996]. Наконец, он (или какой-нибудь его высокопарный заместитель) проводит теорию о божественном промысле настолько последовательно, что человек разумный не может не улыбнуться. «Очевидно, что растения созданы ради животных, а животные — ради человека». «Природа сотворила ягодицы для отдыха, потому что четвероногие, стоя, не чувствуют усталости, но человеку потребно сидение»[1997]. И все-таки даже последний отрывок выдает в Аристотеле ученого: автор считает само собой разумеющимся, что человек — это животное, и ищет естественного объяснения анатомических различий между зверями и человеком. В целом «История животных» — самая выдающаяся из работ Аристотеля и величайшее произведение греческой науки четвертого века. Равных ей не было в биологии на протяжении двадцати столетий.То ли из искреннего благочестия, то ли из осмотрительного уважения к мнениям человечества Аристотель все меньше остается ученым и все больше становится метафизиком, обращаясь к изучению человека. Он определяет душу, или жизненный принцип, как «первую энтелехию организма», т. е. имманентную и предопределенную его форму, движущую силу и направление его роста. Душа не является чем-то присоединенным к телу или пребывающим в нем — она имеет такую же протяженность во времени и в пространстве, как и тело; она — само тело в таких его проявлениях, как «способность к питанию, росту и упадку, имеющая основание в нем самом»; душа — это сумма функций организма; для тела она является тем же, чем для глаза зрение[1998]
. Как бы то ни было, этот функциональный аспект — основной, ведь именно функции создают структуры, именно желания создают органы, именно душа формирует тело. «Все естественные тела являются органами души»[1999][2000].Душа имеет три уровня: растительный, ощущающий, мыслящий. Растения вместе с животными и людьми обладают растительной душой — способностью к самостоятельному питанию и внутреннему росту; животные и люди имеют вдобавок к ней ощущающую душу — способность к ощущению; высшие животные наряду с людьми имеют «пассивную мыслящую» душу — способность к простейшим формам разумения; только человек имеет «активную рациональную» душу — способность обобщать и творить. Последняя способность является частью или эманацией творческой и умственной силы вселенной, которая и есть Бог; будучи таковой, она бессмертна[2001]
. Однако это бессмертие безлично; все, что остается, — это сила, а не личность; индивидуум — это неповторимое и смертное сочетание растительной, ощущающей и мыслительной способностей; он достигает лишь относительного бессмертия путем продолжения рода и только безличного — после смерти[2002].