Жизнь Греции. История цивилизации

У восточной оконечности того коммерческого комплекса, что объединял классический мир, расположился заклятый враг Греции. В некоторых — хотя и немногих — отношениях цивилизация Персии была выше цивилизации современной ей Эллады; она произвела на свет тип аристократа, превосходившего грека во всем, за исключением остроты ума и воспитания; и систему имперской администрации, которая совершенно затмевала неуклюжие гегемонии Афин и Спарты и которой недоставало лишь греческой страсти к свободе. Из Ассирии ионийские греки заимствовали некоторые навыки в скульптурной анималистике, некоторую полноту фигуры и ровность драпировки своих ранних статуй, многие декоративные мотивы своих фризов и лепнины, а в известных случаях и манеру изготовления рельефов, как на прелестной стеле Аристиона[215]. Лидия поддерживала тесные связи с Ионией, а ее блестящая столица Сарды служила центром обмена товарами и идеями между Месопотамией и греческими городами малоазийского побережья. Потребности обширной торговли стимулировали банковское дело и побудили лидийское правительство выпустить около 680 года обеспечиваемую государством монету. Вскоре греки принялись подражать лидийцам и совершенствовать это благотворное для торговли нововведение, которое имело столь же важные, поистине безграничные последствия, что и изобретение алфавита. Влияние Фригии было более древним и тонким. Фригийская богиня-мать Кибела прямыми и окольными путями проникла в греческую религию, а оргиастическая музыка флейт стала тем «фригийским ладом», который был так популярен среди греческого народа и так тревожил греческих моралистов. Покинув Фригию, эта неистовая музыка пересекла Геллеспонт и попала во Фракию, где обслуживала обряды Диониса. Бог вина был главным фракийским даром Греции; но один из городов Фракии — эллинизированные Абдеры — попытался восстановить равновесие, подарив Греции трех философов: Левкиппа, Демокрита и Протагора. Культ муз пришел в Грецию именно из Фракии, а полулегендарные основоположники греческой музыки — Орфей, Мусей и Фамирид — были фракийскими певцами и сказителями.

Из Фракии мы движемся на юг — в Македонию. Начатое нами обнесение Греции культурным валом можно считать завершенным. Македония — живописная страна, почва которой некогда изобиловала полезными ископаемыми, тучные долины — злаками и плодами, а горы давали закалку стойкому племени, которому было суждено покорить Грецию. Эти горцы и крестьяне имели смешанное происхождение, главным образом иллирийское и фракийское; может быть, они были родственны дорийцам, завоевавшим Пелопоннес. Правящая аристократия притязала на происхождение от эллинов (от самого Геракла) и говорила на одном из греческих диалектов. Первоначальная македонская столица Эдесса стояла на широком плато меж равнин, простиравшихся до самого Эпира, и горных хребтов, упиравшихся в Эгейское море. К востоку от нее располагалась Пелла, будущая столица Филиппа и Александра, а неподалеку от моря находилась Пидна, у которой римляне разобьют македонских завоевателей и завоюют право передать греческую цивилизацию западному миру.

Таким было окружение Греции: цивилизации Египта, Крита и Месопотамии, давшие ей те начатки технологии, науки и искусства, которые будут преобразованы ею в ярчайшую картину из всех известных истории; империи Персии и Карфагена, почувствовавшие вызов греческой коммерции и сплотившиеся в войне, дабы навязать вассальную зависимость сокрушенной и более не опасной Греции; воинственные орды севера — беспечно плодящиеся, неугомонно марширующие, — которые раньше или позже нахлынут через горные перевалы и повторят совершенное дорийцами — прорвутся через то, что Цицерон назвал греческой каймой, вплетенной в варварское платье[216], и разрушат цивилизацию, которую не способны понять. Едва ли хоть одного из соседей Греции волновало то, что для греков составляло самую суть жизни, — свобода быть, мыслить, говорить и действовать. Каждый из этих народов, за исключением финикийцев, жил под властью деспотов, предался душой суевериям и почти ничего не знал о стимуле свободы или жизни разума. Именно поэтому греки с высокомерным безразличием называли их всех barbaroi, варварами; варваром был в глазах эллина всякий, кто довольствуется верой без разума и жизнью без свободы. В конце концов два жизнепонимания — мистицизм Востока и рационализм Запада — сойдутся в схватке за тело и душу Греции. Рационализм одержит верх при Перикле, как и при Цезаре, Льве X и Фридрихе; но мистицизм будет возвращаться вновь и вновь. Поочередные победы этих взаимодополняющих философий есть тот грандиозный маятник истории, который составляет самую суть биографии западной цивилизации.

II. Аргос