Жизнь и борьба Белостокского гетто. Записки участника Сопротивления

Я сидел за столом и, пряча волнение, рисовал (мне было лет 10–11). Агент подошел ко мне и взглянул на мои рисунки. Там были танки и самолеты. Он ухмыльнулся и сказал Павлу: «Что ж вы, Тыкоцинский, так плохо воспитываете брата? Он же у вас растет милитаристом…»

Не помню, этот ли агент или другой, как позже рассказывал Павел, увидел его однажды на улице с еще одним студентом. Поравнявшись с ними, агент насмешливо бросил: «Как это вы, Тыкоцинский, правоверный сталинист, общаетесь с презренным троцкистом?» Как видно, польская охранка неплохо разбиралась в тонкостях политических разногласий своих подопечных, а сотрудники дефензивы не были лишены чувства юмора.

После обыска Павел был арестован, и помню, как мама, бледная и опечаленная, собирала продуктовые передачи и относила их в тюрьму. Поскольку у полиции не оказалось вещественных улик, чтобы пришить Павлу настоящее дело, через несколько месяцев его отпустили.

В шесть лет родители отвели меня в подготовительный класс гимназии, где преподавание велось на идише, на котором последние восемь-девять веков говорили еврейские народные массы Восточной и Центральной Европы. Таких гимназий в Польше было мало, как будто только в Белостоке и в Вильно.

Гораздо больше было древнееврейских гимназий с преподаванием всех предметов на иврите. Туда отдавали своих детей ортодоксально настроенные, преимущественно верующие евреи. Кроме этого, существовали частные еврейские гимназии с преподаванием на польском языке. Их было четыре в Белостоке. Там учились дети ассимилированной интеллигенции, а также девочки и мальчики из богатых семейств. Эти гимназии давали хорошую общеобразовательную подготовку и содействовали полонизации евреев. Наряду с гимназиями существовали неполные средние школы как светского (на идише), так и религиозного (на иврите) направления. Одну из наиболее передовых школ на идише, под названием «Югнт-фарейн» («Союз молодежи»), в свое время кончил мой брат. Школой руководил Абрам Григорьевич Машевицкий, впоследствии депутат Верховного Совета БССР.

Моя гимназия находилась в районе улицы Фабричной — от этой улицы вел длинный переход через дворы. Позади гимназии начинался достаточно заброшенный район переулков и небольших улиц с ветхими постройками. Забегая вперед, отмечу, что именно этот район во время восстания в Белостокском гетто в августе 1943 года стал ареной ожесточенных боев с фашистами.

Я очень гордился своей гимназией. Она по праву считалась наиболее прогрессивным учебным заведением города — по составу как преподавателей, так и учащихся. Здесь учились дети рабочих и интеллигентов из левых кругов, преимущественно бундовцев и коммунистов. Иврит здесь формально также преподавался, однако большинство детей относилось к этому предмету негативно, считая его атрибутом религиозной культуры. Многие, в том числе и я, бойкотировали эти уроки, не посещали их и устраивали каверзы учителю, о чем я, сам проработав всю жизнь преподавателем, сейчас искренне сожалею.

Наиболее запомнившиеся учителя этой гимназии — Цвия Пат, моя первая учительница, впоследствии сыгравшая вместе со своими родными немаловажную роль в движении Сопротивления в гетто; вечно улыбчивый историк Гросфельд с неуклюжей походкой, рассеянный географ Лапчинский. У последнего была смешная внешность — животик, короткие ножки, говорил быстро и нечетко, проглатывая окончания, и поэтому прозвище его было Позёможа, от произнесенного скороговоркой по-польски географического термина poziom morza — «уровень моря». Пожалуй, наибольшим авторитетом пользовался завуч Розенблат, преподававший естествознание.

Наиболее близкими моими школьными друзьями были Нюсик (Натан)[3] Рубин и Шмулик Табачинский. Они были разные. Нюсик учился ровно, но не блистал. Матери у него не было, он проживал с отцом. Тот работал старшим официантом в ресторане. По-видимому, работа и домашние обязанности занимали Рубина-старшего большую часть времени, и сыном он занимался урывками. Нюсик был хорошим товарищем, но о своей семье почти никогда не рассказывал и к себе не приглашал.

Совсем другим мальчиком был Шмулик Табачинский. Он рос в благополучной семье. Его отец Нема (Вениамин) Табачинский был видным деятелем еврейской культуры и народного образования, одним из самых блестящих ораторов-бундовцев. Он часто читал лекции и ездил в командировки[4]. Родители Шмулика обожали его, уделяли его воспитанию и образованию много внимания. Однако это не испортило моего друга. Он был скромным, добродушным и общительным. Я часто у них бывал. Со Шмуликом было интересно: он много знал, читал, великолепно успевая по всем предметам. Кроме того, у него всегда были интересные книжки с иллюстрациями и оригинальные игрушки.

По мере взросления у Нюсика Рубина и Шмулика Табачинского появилась одна общая физическая черта: оба стали очень высокими юношами, на голову выше меня.