Жизнь и другие смертельные номера

Камилла Пэган Жизнь и другие смертельные номера

Camille Pagán

LIFE AND OTHER NEAR-DEATH EXPERIENCES

© Бараш О., перевод на русский язык, 2020

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2020

1

Все должно было свестись к обычному «Есть, молиться, умереть», но, честное слово, я не испорчу игру, если сразу скажу: все было совсем не так. Взять хотя бы мой диагноз: доктор Сандерс даже не смог себя заставить произнести это слово.

– Боюсь, она злокачественная, – сказал он, не вставая из-за стола.

– Злокачественная? – тупо переспросила я. День выдался нелегкий, и я с трудом уговорила босса отпустить меня с работы пораньше, хотя позвонившая мне медсестра сказала, что мне необходимо прийти к доктору Сандерсу именно сегодня.

– Раковая, – сказал он, и его тонкие губы стали почти совсем невидимы.

– То есть, вы говорите, что у меня рак? – спросила я, желая, чтобы он наконец выразился ясно – ведь не это же, в самом деле, он имел в виду? Во всяком случае, перед тем как вырезать из моего живота опухоль размером с мяч для гольфа, он говорил, что это просто жировик. А операция – так, для профилактики.

– Мгм. Боюсь, что да. – Он опасливо поглядывал в бумажку, которую держал в руке, словно речь не шла о жизни и смерти.

– Не… не понимаю, – сказала я.

– Элизабет, – произнес он, наклоняясь, чтобы коснуться моей руки, которую я тут же отдернула, потому что не выношу, когда вторгаются в мое личное пространство, не говоря уж о том, что он с помощью языка тела практически сообщил мне, что я не жилец. – У вас подкожная панникулитоподобная Т-клеточная лимфома. Это исключительно редкая форма рака, и встречается она обычно у людей от тридцати до сорока лет, как вы. Боюсь, она агрессивна. Вам нужно…

Примерно с этого места я перестала слушать, и в моей голове начал прокручиваться молниеносный вариант модели Кюблер-Росс[1]. Отрицание: никто не называет меня Элизабет, меня зовут Либби. Злость: а сам говорил, что опухоль безвредна! Он у меня еще спасибо скажет за то, что платил бешеные деньги за страховку от медицинской халатности. Торг: если я приму участие в марафоне в пользу сирот, больных раком, то не только останусь жива, а буду иметь такой оглушительный успех, что сама Опра[2] будет рекламировать мои мемуары. Я стану основательницей целого движения: пробеги, собирающие средства на лечение, для повышения осведомленности – резиновые повязки на запястьях, бирюзового цвета, который станет национальным цветом этой… как там называется моя опухоль? Депрессия: я не побегу марафон, потому что не умею бегать. Я даже зарядки не делаю, поэтому мой организм и пронизан быстро множащимися болезнетворными спорами. До сорока не дотяну. Принятие: увы, принятие в моем исполнении выглядело точно так же, как депрессия.

Я умру. Как моя мать.

Доктор Сандерс продолжал бормотать, не замечая, что я смотрю сквозь него.

– Значит, химия. Я бы хотел, чтобы вы…

– Нет, – сказала я.

– Что значит «нет»? Элизабет, единственный шанс сохранить жизнь – это постараться подавить болезнь как можно быстрее и эффективнее. Понимаю, что вам известны худшие исходы химиотерапии, но в настоящее время лечение вполне возможно, особенно для лимфом. И позвольте сказать: лучше испытывать трудности, связанные с лечением, чем… не лечиться вообще.

– Я не намерена проходить никаких курсов, – сказала я. – Ни химии, ни облучения, ничего. Сколько я протяну без них?

– Прошу прощения?

– Вам есть за что просить прощение: вы мне огласили смертный приговор. Так сколько я проживу без лечения?

Он выглядел растерянным.

– Я должен провести компьютерную томографию, чтобы понять, нет ли метастазов, но учитывая клеточную активность вашей опухоли… э-э, прогноз будет от шести месяцев до… ну, трудно сказать. Хотя, конечно, бывали и благоприятные случаи…

– Ну ладно, – сказала я, хватая свою сумку со спинки стула. – Я на связи.

– Элизабет! Я бы хотел, чтобы вы сходили на консультацию…

Я вышла, не дослушав до конца, со вкусом холодных металлических монет во рту, будто я уже согласилась на химию и в мою кровь уже начали вливать жидкую отраву. Онкологи, медсестры, радиологи, специалисты по паллиативному лечению: слишком хорошо я знала эту раковую повседневность, и она меня не интересовала. Ни капли. Мой брат-близнец Пол однажды сказал мне, что одно дело – здоровый протест, а совсем другое – страна Либби-Ленд. По его теории люди, чтобы продолжать жить, должны игнорировать реальность, по крайней мере большую ее часть. Иначе все ужасы – детское рабство, войны, пестициды, напиханные в каждый кусок того, что мы кладем себе в рот, знание того, что каждое утро, открыв глаза, ты на день приблизился к смерти, – будут угнетать так, что и с постели не встанешь. «Но в твоем мире, Либби, – говорил Пол, – существуют только котики, радуги и счастливые развязки. Это все очень мило, и, наверное, помогает тебе спокойно спать. Но иногда я за тебя беспокоюсь».