Жизнь и гибель Николая Курбова. Любовь Жанны Ней

И упоенный Халыбьев не хуже Шехерезады стал рассказывать все более и более красневшему от волнения господину Нею о всех чудесах сказочного Востока. Необычайная страна Азербайджан, да, это не одиннадцатый округ Парижа! В ней прямо из-под земли бьет жидкое золото, то есть нефть, то есть акции. Господина Нея несколько удивило, почему Халыбьев исчисляет все доходы в канадских долларах. Но Халыбьев нашелся, он даже изобразил негодование: как? господин Ней не знает этого? Он деловой человек и не знает, что азербайджанская нефть идет именно в Канаду? Халыбьев говорил положительно с вдохновением. Образы, мгновенно рождаясь в его голове, оравой заполняли весь кабинет. Воистину, этот человек мог быть поэтом и в каком-нибудь московском кафе доводить волооких дур до экстатического мления. Как он говорил! Каждым словом, каждой цифрой убаюкивал он этого черствого, жадного человека, никогда доселе не испытывавшего, что значит искусство. Он уже совершенно забыл о начальной цели своего визита. Фабрикант подмоченной бумаги его больше не интересовал. Нет дыма без огня: в дверь Люре уже стучится судебный пристав. А здесь какое раздолье! Как трогателен этот болван, который, развесив свиные ушки, слушает сказки про нефть! С одним братом повезло, почему же не может повезти с другим? Халыбьев слышал в этой паршивой конторе, за всеми запахами сомнительных свойств, верный и приятный запах денег. Дело большое, капитальчик, как сочная груша, поспел и только ждет, чтобы его сорвали. Спеши же, Халыбьев! Тень Поллукса из Черкасского переулка благословляет тебя.

Слушая Халыбьева, господин Ней, однако, не только развешивал уши, он также и раскидывал мозгами. У него тоже имелись планы! Богатый иностранец хочет жениться. Богатый — это приятно. Иностранец — значит, простофиля, которого истинному французу провести ровно ничего не стоит. Канадские доллары немного хуже обыкновенных — одиннадцать франков за доллар. Но все же это деньги, и большие деньги! Господин Ней снова погладил свой шкаф.

Он любил деньги, любил преданно, нежно, можно даже сказать, бескорыстно. Это было мистическим чувством заядлого коллекционера. Ради своей любви он жертвовал всем. Страдая от холода, он все же не купил себе нового жилета вместо съеденного злодейской молью. Жилет стоил девяносто франков. Капитал господина Нея исчислялся в полтора миллиона. Но разве любовь считается с доводами рассудка? Поэтому, когда в туманные дни приходилось освещать контору двумя газовыми лампочками, господин Ней стоял у счетчика и стонал:

— О коровы! Скажите пожалуйста, у них слабые глаза!

Поэтому старые перья не выкидывались, а собирались в особую коробочку и обновлялись по рецепту, прочитанному господином Неем в отрывном календаре. Поэтому дочь господина Нея перестала играть на скрипке. Два года ее учил бесплатно какой-то чудак из нижней квартиры (скрипка тоже принадлежала ему). Когда чудак уехал в Алжир, Габриель начала плакать: она тосковала без скрипки. Конечно, господин Ней любил свою дочь, но откуда у него могли быть средства, чтобы выполнять все ее прихоти?

Единственное, что признавал господин Ней, кроме денег, это была еда. Но не ресторанная, грабительская, с соусами, за которые дерут втридорога и которыми все равно нельзя насытиться, нет, домашняя, разумная и ощутительная. Предпочитал он всему два блюда: улиток по-бургундски и топленое сало. Однозубою поломанной вилкой он вытаскивал улитку и, если она оказывалась жирной, от восторга закрывал глазки. Сало же он ел без хлеба, тарелку в один присест. Иногда ему хотелось взять и вторую тарелку, но, вспомнив о дороговизне, он быстро укрощал свои страсти. Капитал рос, рос медленно, но непрерывно. Это, конечно, не означало, что он всегда должен расти медленно. Если бы нашелся подходящий компаньон, он мог бы сразу удвоиться и даже утроиться. У господина Нея были свои планы. Нет, слушая Халыбьева, он не только развешивал уши!..

— Я очень рад познакомиться с вами, господин Халыбьев. Мы займемся вашим делом. Я боюсь сказать наперед, но… но… Вы сами понимаете, слухом земля полнится. Я кое-что слышал об этом Люре. Вы говорите, партия подмоченной бумаги? Да, да! Мне очень неприятно вас огорчить, дорогой господин Халыбьев, но истина выше всего. Вы ведь пришли сюда за истиной. Ах, в Париже так часто бессовестно обманывают великодушных иностранцев! Я боюсь… Я боюсь… Я боюсь, что у этого фабриканта репутация, ха-ха, тоже сильно подмоченная, как и его бумага. Разумеется, мы в точности выясним все. Моя контора, не сочтите только это за хвастовство, первая в Париже. Один отдел запротоколирования поводов для развода приносит до двухсот тысяч в год. Мы соблюдаем честность. Другие конторы сразу берут авансы и у мужа и у жены, а потом обоих водят за нос. Мы же либо покрываем, хи-хи, грешок, либо уж клеймим его, как следует, с понятыми, это смотря по тому, кто наш клиент! О, Париж нас хорошо знает! Вы видали Гастона — тот, что провел вас ко мне? Это не сыщик — это живое золото, это вроде вашей нефти. Он как будто вышел из-под земли, чтобы обогатить меня.