Жизнь и гибель Николая Курбова. Любовь Жанны Ней

Хозяйка, не глядите лукаво! Он может пить воду и так же улыбаться. Ему двадцать пять лет. Вы понимаете, что это значит? Но это еще не все. Он к тому же занят теперь одним очень веселым делом. Вы спросите: каким? Этого вам нельзя сказать, не то вы выроните, пожалуй, кувшин с вином и побежите за усатым полицейским. Вы ведь так боитесь забастовок: тогда не бывает ни газа, ни воды. Но, послушайте, и это еще не все. Ваш веселый гость влюблен. Но, Боже мой, в кого же? Этого вы также не узнаете. У вас дурная привычка: вы любите судачить со старой привратницей. Да это и не важно: вы с ней все равно не знакомы. Теперь вы понимаете, что дело не в вашем вине, каким бы достоинством оно ни обладало.

А молодое вино, нежное и легкое, играет сентябрьским золотом в узком стакане. Как оно хорошо пахнет! Это запах грозди, чуть тронутой первыми заморозками, это бодрый запах осени, пустых полей, скрипящих возов, высокого ясного неба. Его все пьют, молодое вино. Ведь оно же не каждый день бывает. Пьет хозяйка и, забыв о не взысканных с гостей франках, притоптывает, подплясывает: пейте, друзья! Дощечка, та, что над стойкой, врет. «Сегодня за наличные, а завтра в долг». Кто это только выдумал? Нет, читайте иначе: «Сегодня молодое вино, а завтра…» Но раз сегодня молодое вино, то нет никакого «завтра».

Пьют его и двое влюбленных, как птицы, засевшие в самый темный уголочек. Он не кучер, он слесарь. Кучеров здесь вообще нет, кучера только на вывеске. Зато это, конечно же, встреча друзей. Она мидинетка, она делает красивые шляпы. Но на ней самой нет шляпы, шляпы стоят ведь очень дорого. Впрочем, сейчас она и не жалеет об этом, сейчас шляпа только мешала бы. Когда на голове шляпа, неудобно целоваться. А влюбленные не только пьют молодое вино, они еще часто и нежно целуются. Это тоже не от вина. Они могли бы целоваться и на улице, под старым зонтиком. Но на улице целоваться мешают прохожие.

Слов нет — хорошее вино! Хлебнул его и старый оверньяк, который у входа в ресторанчик продает горячие каштаны. Хлебнул и закричал:

— Молодое вино! Веселое вино!

Не подумайте только, что оверньяки это те, что врут. Врут — это гасконцы, а оверньяки продают каштаны. Старик прыгает над жаровней, обугленными пальцами он переворачивает каштаны, которые от жара лопаются и громко стреляют. Посмеивается оверньяк: хорошие в Оверни каштаны, хорошее в Турени вино, хорошая жизнь на белом свете! Нет, оверньяки это не те, что врут!

Всех веселей был Андрей. Лебо — молодчина. Дело теперь пойдет. Андрею было необходимо скорее начать работу. Он бродил, как молодое вино, которое может разорвать железные обручи бочки. Прошел уже месяц, как он покинул Москву, и, откровенно говоря, этот месяц был очень скучным. В Ковне ему пришлось сначала умереть, а потом мирно воскреснуть в образе некоего Казимира Бататайтиса, который ехал в Париж, чтобы приобрести для целой дюжины литовских министерств (до последнего времени, кажется, обходившихся одним «ремингтоном», обнаруженным в женской прогимназии) французские пишущие машинки: по дюжине на каждое министерство. Переехав французскую границу, он больше ни о министерствах, ни о машинках не вспоминал, но фамилию свою зубрил с похвальным прилежанием: фамилия была не из легких и как-то плохо выговаривалась.

Почему Андрей решил ехать именно во Францию? Во-первых, он сызмальства превосходно владел французским языком, так что Жанна при первом знакомстве приняла его за парижанина. Во-вторых, в сытой победной Франции его дело казалось наиболее трудным и безнадежным. Имелось, разумеется, и «в-третьих», но об этом «в-третьих» Андрей не любил признаваться даже самому себе.

В Париже, оглядевшись, он решил заняться матросами. Может быть, в этом сказалось воспоминание о черноморском бунте французских моряков во главе с Андре Марти, а может быть, просто одно слово «матрос» обнадеживало его. Матросы всюду матросы. Они никогда не носят котелков, и хороший шторм им не в диковину. Тулон может оказаться прекрасным Кронштадтом.

Остановка была за деньгами. Но вчерашний день все изменил. Члены жюри выручили. Теперь он может ехать в Тулон или в Брест. Надо только кой с кем связаться. И вот он явился сюда, чтобы встретиться с шофером, с Пьером Пуатра. Этот не как другие, этот настоящий коммунист!

Да, дело клеится! И Андрей был весел. Вспомнив о вчерашнем споре, он даже почувствовал к Жюлю Лебо нечто вроде жалости. Конечно, он великий писатель. «Бегемот» прекрасная книга. Но все же отчего-то жалко его. Он, как его боги, смотрит на все стеклянными глазами. Если присмотреться — бедный одинокий старик. Нет, Андрей счастливей его! Лебо не верит в революцию. Лебо не любит людей. И еще, и еще: разве великий писатель знает, что узкая грязная уличка Тибумери может быть страстью, миром, жизнью? Бедный Лебо!