Жизнь и мнения Тристрама Шенди, джентльмена

« – Разглядите положение, в котором он теперь простерт, – каким утонченным пыткам он подвергается! – Больших мук природа не в состоянии вынести! – Боже милосердный! Смотрите, как измученная душа его едва держится на трепещущих устах, – готовая отлететь, – – но не получающая на это позволения! – – Взгляните, как несчастного страдальца отводят назад в его темницу!» ( – Ну, слава богу, – сказал Трим, – они его не убили.) – «Смотрите, как его снова достают оттуда, чтобы бросить в огонь и в предсмертную минуту осыпать оскорблениями, порожденными тем предрассудком, – – тем страшным предрассудком, что может существовать религия без милосердия». – (Ну, слава богу, – он умер, – сказал Трим, – теперь он уже для них недосягаем, – худшее для него уже осталось позади. – Ах, господа! – Замолчи, Трим, – сказал отец, продолжая проповедь, чтобы помешать Триму сердить доктора Слопа, – иначе мы никогда не кончим.)

«Самый верный способ определить цену какого-нибудь спорного положения – рассмотреть, насколько согласуются с духом христианства вытекающие из него следствия. – Это простое и решающее правило, оставленное нам Спасителем нашим, стоит тысячи каких угодно доводов. – По плодам их узнаете их.

«На этом я и заканчиваю мою проповедь, прибавив только два или три коротеньких самостоятельных правила, которые из нее вытекают.

«Во-первых. Когда кто-нибудь распинается против религии, – всегда следует подозревать, что не разум, а страсти одержали верх над его Верой. – Дурная жизнь и добрая вера неуживчивые и сварливые соседи, и когда они разлучаются, поверьте, что это делается единственно ради спокойствия.

«Во-вторых. Когда вот такой человек говорит вам по какому-нибудь частному поводу, что такая-то вещь противна его совести, – вы можете всегда быть уверены, что это совершенно все равно как если бы он сказал, что такая-то вещь противна ему на вкус: – в обоих случаях истинной причиной его отвращения обыкновенно является отсутствие аппетита.

«Словом, – ни в чем не доверяйте человеку, который не руководится совестью в каждом деле своем.

«А вам самим я скажу: помните простую истину, непонимание которой погубило тысячи людей, – что совесть ваша не есть закон. – Нет, закон создан богом и разумом, которые вселили в вас совесть, чтобы она выносила решения, – не так, как азиатский кади, в зависимости от прилива и отлива страстей своих, – – а как британский судья в нашей стране свободы и здравомыслия, который не сочиняет новых законов, а лишь честно применяет существующие».

Finis.[112]

– Ты читал проповедь превосходно, Трим, – сказал отец. – Он бы читал гораздо лучше, – возразил доктор Слоп, – если бы воздержался от своих замечаний. – Я бы читал в десять раз лучше, сэр, – отвечал Трим, – если бы сердце мое не было так переполнено. – Как раз по этой причине, Трим, – возразил отец, – ты читал проповедь так хорошо. Если бы духовенство нашей церкви, – продолжал отец, обращаясь к доктору Слопу, – вкладывало столько чувства в произносимые им проповеди, как этот бедный парень, – то, так как проповеди эти составлены прекрасно, – (– Я это отрицаю, – сказал доктор Слоп) – я утверждаю, что наше церковное красноречие, да еще на такие волнующие темы, – сделалось бы образцом для всего мира. – Но, увы! – продолжал отец, – с огорчением должен признаться, сэр, что в этом отношении оно похоже на французских политиков, которые выигранное ими в кабинете обыкновенно теряют на поле сражения. – – Жалко было бы, – сказал дядя, – если бы проповедь эта затерялась. – Мне она очень нравится, – сказал отец, – – она драматична, – – и в этом литературном жанре, по крайней мере в искусных его образцах, есть что-то захватывающее. – – – У нас часто проповедуют в этом роде, – сказал доктор Слоп. – Да, да, я знаю, – сказал отец, – но его тон и выражение лица при этом настолько же не понравились доктору Слопу, насколько приятно ему было бы простое согласие отца. – – Но наши проповеди, – продолжал немного задетый доктор Слоп, – – очень выгодно отличаются тем, что если уж мы вводим в них действующих лиц, то только таких, как патриархи, или жены патриархов, или мученики, или святые. – В проповеди, которую мы только что прослушали, есть несколько очень дурных характеров, – сказал отец, – но они, по-моему, нисколько ее не портят. – – – Однако чья бы она могла быть? – спросил дядя Тоби. – Как могла она попасть в моего Стевина? – Чтобы ответить на второй вопрос, – сказал отец, – надо быть таким же великим волшебником, как Стевин. – Первый же, – по-моему, – не так труден: – ведь если мне не слишком изменяет моя сообразительность, – – я знаю автора: конечно, проповедь эта написана нашим приходским священником.