Жизнь и мнения Тристрама Шенди, джентльмена

Честная душа! ты заглянул ей в глаз так же чистосердечно, как ребенок заглядывает в стеклышко панорамы, и было так же грешно злоупотребить твоей простотой.

— — О тех, кто заглядывает в подобного рода предметы по собственному почину, — — я ни слова не говорю. — —

Дядя Тоби никогда этого не делал; и я ручаюсь, что он мог бы спокойно просидеть на диване с июня по январь (то есть период времени, охватывающий самые жаркие и самые холодные месяцы) рядом с такими же прекрасными глазами, какие были у фракиянки Родопы[428], не будучи в состоянии сказать, черные они или голубые.

Трудность заключалась в том, чтобы побудить дядю Тоби заглянуть туда.

Она была преодолена. И вот…

Я вижу, как он сидит в своей будке с повисшей в руке трубкой, из которой сыплется пепел, — и смотрит — смотрит — потом протирает себе глаза — — и снова смотрит вдвое добросовестнее, нежели Галилей смотрел на солнце, отыскивая на нем пятна.

— — Напрасно! Ибо, клянусь силами, одушевляющими этот орган, — — левый глаз вдовы Водмен сияет в эту минуту так же ясно, как и ее правый глаз, — — в нем нет ни соринки, ни песчинки, ни пылинки, ни соломинки, ни самой малой частицы непрозрачной материи. — — В нем нет ничего, мой милый, добрый дядя, кроме горящего негой огня, который украдкой перебегает из каждой его части по всем направлениям в твои глаза. — —

— — Еще мгновение, дядя Тоби, — если ты еще одно мгновение будешь искать эту соринку — — ты погиб.

Глава XXV

Глаз в точности похож на пушку в том отношении, что не столько глаз или пушка сами по себе, сколько установка глаза — — и установка пушки есть то, в силу чего первый и вторая способны производить такие опустошения. По-моему, сравнение не плохое; во всяком случае, раз уж я его сделал и поместил в начале главы как для пользования, так и для украшения, все, чего я прошу взамен, это — чтобы вы держали его в уме всякий раз, как я буду говорить о глазах миссис Водмен (за исключением только следующей фразы).

— Уверяю вас, мадам, — сказал дядя Тоби, — я ровно ничего не могу обнаружить в вашем глазу.

— Это не на белке, — сказала миссис Водмен. Дядя Тоби изо всей силы стал вглядываться в зрачок. — —

Но из всех глаз, когда-либо созданных, — — начиная от ваших, мадам, и кончая глазами самой Венеры, которые, конечно, были самыми сладострастными глазами, какие когда-либо помещались на лице, — — ни один так не подходил для того, чтобы лишить дядю Тоби спокойствия, как тот самый, в который он смотрел, — — то не был, мадам, кокетливый глаз — — развязный или игривый — то не был также глаз сверкающий — нетерпеливый или повелительный — с большими претензиями и устрашающими требованиями, от коих сразу же свернулось бы молоко, на котором замешано было вещество дяди Тоби, — — нет, то был глаз, полный приветливости — — уступчивый — — разговаривающий — — не так, как трубы плохого органа, грубым тоном, свойственным многим глазам, к которым я обращаюсь, — — но мягким шепотом — — похожим на последние тихие речи умирающего святого. — «Как можете вы жить так неуютно, капитан Шенди, в одиночестве, без подруги, на грудь которой вы бы склоняли голову — — или которой бы доверяли свои заботы?»

То был глаз — —

— Но если я скажу еще хоть слово, я сам в него влюблюсь.

Он погубил дядю Тоби.

Глава XXVI

Ничто не показывает характеров моего отца и дяди Тоби в таком любопытном свете, как их различное поведение в одном и том же случае, — — я не называю любви несчастьем, будучи убежден, что она всегда служит ко благу человеческого сердца. — — Великий боже! что же она должна была сделать с сердцем дяди Тоби, когда он и без нее был олицетворением доброты!

Мой отец, как это видно из многих оставшихся после него бумаг, был до женитьбы очень подвержен любовной страсти — — но вследствие присущего его натуре комического нетерпения, несколько кисловатого свойства, он никогда ей не подчинялся по-христиански, а плевался, фыркал, шумел, брыкался, делался сущим чертом и писал против победительных глаз самые едкие филиппики, какие когда-либо были писаны. — — Одна из них, написанная в стихах, направлена против чьего-то глаза, который в течение двух или трех ночей сряду не давал ему покоя. В первом порыве негодования против него он начинает так:

Вот чертов глаз — — наделал ты вреда
Похуже турка, нехристя, жида[429]

.

Словом, пока длился припадок, отец только и делал, что ругался, сквернословил, сыпал проклятиями — — — однако не с такой методичностью, как Эрнульф, — — он был слишком горяч; и без Эрнульфовой политичности — — ибо отец хотя и проклинал направо и налево с самой нетерпимой страстностью все на свете, что так или иначе содействовало и благоприятствовало его любви, — — однако никогда не заключал главы своих проклятий иначе, как ругнув и себя в придачу, как одного из самых отъявленных дураков и хлыщей, — говорил он, — каких только свет производил.