Во–вторых, что и погода власно как нарочно случись в те дни самая скверная, холодная, ветреная, перемешанная иногда с дождями и снегом, мглою и самым градом; что все работе межевой не только мешало, но иногда совсем ее останавливало.
В–третьих, оттого, что сперва был брат болен, а там и сам я целый день прострадал жестоким поносом, повредив желудок свой арбузами и тамошними дурными водами, и насилу от него отделался.
Наконец, в–четвертых, от сделавшейся нечаянно ошибки.
Однажды, записывая на абрисе ромбы, записал я градус 69, отдал я бумагу сию носить своему Бабаю, а он, не дав времени написанным цифрам засохнуть, согнул ее и так хорошо, что из числа 9 сделалось 2. И сия безделка навела мне множество хлопот и сделала то, что труды целого дня пропали по пустому и я принужден был вновь перемеривать и везде искать ошибки, и насилу–насилу открыл ее.
Но как бы то ни было, но я все желаемое кончил, земли довольное пространство положил на план и на оном все то количество, которое мне и брату моему было надобно, намерил и к отрезке назначил, и оставалось отрезку сию произвесть в натуре. Но сие хотелось мне произвесть не одному и не тайком, а торжественно при посторонних людях, которых и положил я собрать, пригласив к тому же времени и моих соседей.
Сколько я сим делом ни поспешал, но неожиданное обстоятельство принудило меня оным на несколько дней поостановиться.
Лишь только хотел я посылать за соседями, как услышал, что их никого дома нет, что все они уехали к приехавшему в те пределы г. Лунину и не прежде возвратятся, как дни чрез три.
Этот Лунин был один из ближних тамошних соседей, человек знатный, находящийся еще в штатской службе, служивший в вотчинной коллегии главным и притом очень богатый.
Все тамошние мелкие дворянчики веровали в него, как в идола и не успели услышать о его приезде, как все к нему на поклон и поскакали, а как не приезжал еще и г. Рахманов, с которым мне хотелось также очень видеться и говорить, и прикащик ожидал его с часу на час и для того ко мне ехать не соглашался, то и решился я всех их дождаться и тогда уже с лучшим основанием приступить к делу.
Во все сие праздное время занимался я разными экономическими распоряжениями, размериванием своей усадьбы, назначением мест, где поселиться вновь переведенцам, которых хотел перевесть туда из других деревень, и в прочем тому подобном, и все сие помогло мне и сие время препроводить без дальней скуки.
В один вечер из сих дней имел я особливое удовольствие и обрадован был до чрезвычайности, но чем?.. О том надобно пересказать вам самыми теми словами, какими описывал я тогда происшествие сие моему приятелю:
«Угадайте (говорил я в письме своем к нему), какая бы это была радость! Об заклад ударюсь, что вы не отгадаете!.. Ежели думаете, что я землю получил, так совсем не то: о земле нет ни слуху, ни духу, ни послушания. Соседи мои не бывали и три дня еще не будут. Все ездят и празднуют по гостям. Что ж бы такое?.. Вы не угадаете, хотя б прибавки, еще, что радость моя была полная и удовольствие совершенное. Я имел вчера и сегодня то в руках, чего желал долгое время. Во мне совершилось или удовлетворилось одно желание, которым я уже давно мучился, то как же не радоваться?
Однако прошу не углубляться в мысли: сколько б вы не стали мыслить и думать, но вам никак не отгадать, а лучше расскажу вам все дело и заставлю и вас посмеяться.
Вчера легли мы с братом спать. Я поставил себе свечу в головы и читаю книгу; брат мой ворочается и поправляется, чтоб спокойнее заснуть; но вдруг как меня удивил! В единый миг скок–таки с постели и с одеялом своим и растянулся на полу! — Что бы это такое над ним сделалось? — Вы, думаю, дивитесь сему, но вы удивитесь еще более, когда скажу, что я вместо того, чтоб испужаться, сам ему последовал, сам так же с постели вскочил в чем мать родила, бросил книгу и свечу, и ну по горнице или по избушке своей прыгать и бегать.
«Господи! — скажете вы. — Не с ума ли вы оба сошли и не подеялось ли вам чего?»
Нет мой друг! Право нет. Мы оба в целом разуме были и так как теперь, только по вас слово, сделались на минуту маленькими ребятками!
Кролики, сударь, жившие у нас под печкою, которых мы так усердно поймать хотели, но никак и никогда поймать не могли, вышли в сей раз из–под печки и удалились от своей лазейки. Брат, приметив сие, вскочил и одеялом своим заткнул им лазейку, a я, вскочив, бросился их ловить; и какое же удовольствие имел, когда, наконец, поймал одного из них, а именно беленького.
Я взял его за ушки, поднес к свечке, смотрел, гладил его, любовался и веселился сим прекрасным зверочком с целую четверть часа.
«О, вор! попался ты нам! — говорил я ему и повторял несколько раз, — вот ужо мы тебя! уж дадим тебе переполоску! Перестанешь от нас бегать! Целых две недели мы тебя ловим!..»