Жизнь и приключения Андрея Болотова, описанные самим им для своих потомков. Том 3

 Любезный приятель! Князю как ни совестно было смотреть на меня, толь невинно и несправедливо им обиженного, и как ни старался он проступок свой загладить ласковейшим со мною обращением, а особливо ввечеру последующего дня, когда, ездивши в те места, куда подзывал его накануне того дня мой капрал, возвратился с поля в превеликой радости и в полном от того удовольствии, что наехал зайцев тьму и затравил их более пятидесяти; и как не подтвердил ему сей случай, что зайцы отнюдь не были вытравлены, но поелику посрамленные злодеи мои нимало тем не унялись, и он со всех сторон окружен был посягающими на меня, из единой зависти и недоброхотства {Недоброжелательства.}, и не перестававшими возмущать дух его всякий день всякими на меня клеветами и злословиями, то ласковое обращение его со мною не долго продлилось. Ибо, как между ими не один, а человек пять было таких, которым хотелось быть определенными на мое место, и все они, хотя друг от друга таились, но в главном пункте были одинакового расположения, и все старания их устремлены были к одной цели, а именно, чтоб меня лишить моего места, то и старались они друг перед другом наперерыв всячески, и кто как лучше знал раздражать князя на меня всякими коварными и злоухищренными внушениями, то не давая ему почти покоя, скоро довели его, наконец, до того, что он сам уже желал найтить что–нибудь похожее на дело, за что б можно было ему отрешить меня от места, а сие и причиною было, что все вышеупомянутое произшествие и мне, и всем моим подкомандующим помогло очень мало, и во все остальные дни, которые он тогда у нас прожил, были для нас весьма неприятны и преисполнены несметным множеством досад и огорчений. Уже не помогала нимало счастливая травля и гоньба зайцев; но он, будучи напояем внушениями льстецов и ежедневно вновь на меня раздражаем, возвращался всякий день к нам сердитым, неприступным и ко всем к нам таким суровым, как бы лютому зверю какому быть надобно; а не удовольствуясь тем, старался еще беспрерывно все и все выискивать и за все сердился и бесился, и в минуты таковые доходил даже до самых глупостей и дерзостей, нимало ни с чином, ни с званием его несообразными, как например:

 Однажды, рассердись за самое ничто и ничего незначущую безделку, не только ругал всякими непристойными словами, но в запальчивости задел даже палкою по голове бедного моего старика Щедилова, мужа почтенного и степенного и первого ко мне из всех моих подкомандующих, управляющего всеми волостными письменными делами, и способного быть секретарем в наилучшем приказе, и которая его поступка привела всех в превеликое удивление и вперила во всех достойную к сему командиру ненависть и отвращение.

 Все сие и делало нам каждый день пребывания его у нас годом, и мы с таким вожделением ждали его отъезда, что не чаяли и дождаться.

 Наконец, начало приближаться сие время. Леса и поля все были обрысканы, и зайцы все вытравлены и разогнаны, и князю не оставалось уже иного, как ехать прочь и заехать только за тем же в Бобрики. Но как во все сии дни все искатели моего места не могли еще всеми домогательствами своими произвесть относительно до меня ничего важного, и непостижимое для них терпение мое все их злодейские ковы преодолевало и обращало в ничто, то не хотя упустить князя, соединили они все козни свои и пред отъездом его приготовили для меня удар жесточайший пред всеми прежними и такой, который едва было не возымел желанного ими действия и привел самого меня не только в смущение, но и в положение самое критическое, а именно:

 Как всеми выдумками и клеветами не могли они до того произвесть ничего и достигнуть до желаемого, а с досадою видели все их мною разрушаемые, то решились они наконец прибегнуть к последнему средству и оклеветать меня князю со стороны откупных дел и питейных выставок {См. примечание 1 после текста.}. Поводом к тому послужило им одно особливое происшествие. Однажды, во время езды с собаками, снесло как–то фаворита княжова, г. Крымова (который из всех был для меня наиопаснейший и о котором я даже догадывался, что князь едва ли не затем его с собою и привез, чтоб определить его на мое место), с тогдашним откупщиком, г. Игнатьевым, случившимся быть тогда с ним на охоте. Сперва они друг над другом трунили, но как Игнатьев был самая шпилька и пренегодный человек, то из сих издевок вылилась наконец формальная между ими и такая ссора, что они чуть было не передрались друг с другом. И как Крымов почитал чувствительно себя от Игнатьева обиженным, то будучи сам по себе не лучше его и самым лукавым, хитрым и злобным человеком, воскипел на него непримиримою злобою и, грозя ему за обиду отомстить, проговорился как–то при Темешове, что он даст ему себя знать и что скоро полетят из волости все его выставки, о которых князь до того ни слова не упоминал. Темешов не успел сего услышать, как тотчас и прильнул к сему, как смола, и сказал Крымову:

 — А что, брат, хочется тебе этого? Ежели хочется, так мне поклон — и я тотчас это смастерю и князя взбудоражу. Словом, поручи ты это мне и посмотри, что сделаю!