Жизнь и приключения Андрея Болотова, описанные самим им для своих потомков. Том 3

 Все сии обстоятельства и происшествия узнал я после и услышал от самого того конюха, который ездил тогда с ним кучером на дрожках; а тогда не до того мне было, чтоб расспрашивать, ибо князь прискакал к нам, встречающим его, таковым сердитым и с такою яростью опрокинулся на меня и осыпал меня такими угрозами и оскорбительными словами, что я его никогда еще таким злобным, бешеным и сердитым не видывал. Словом, он был как сумасшедший, рвал и кидал все, скрежетал зубами и даже до того завирался, что в бешенстве грозил меня и всех подкомандующих моих перевешать. Я сколько ни отмалчивался, давая утолиться сколько–нибудь его гневу, но как и самое молчание мое его бесило и он приступал и требовал, чтоб я давал отчет, для чего не исполнил в точности его повелений, то принужден я был, наконец, говорить. И как я сам в точности не был уверен в несуществовании выставок и в мыслях сам себе говорил: «Ахти, уж нет ли их проклятых, действительно где потаенных?» — плутовства же помянутого еще не ведал, то другого не оставалось мне, как сослаться на прежде упоминаемые мною впереди, даваемые и почти еженедельно повторяемые всем старостам и начальникам приказания о недовании квартир выставкам, и говорил, что, по крайней мере, от меня всем было запрещено. Но сие еще пуще его раздражило. Он, сочтя что я говорю неправду, заревел как зверь:

 — Хорошо! Ты говоришь, что от тебя было приказано и запрещено! Но посмотрю я! Сей же час посылай всех солдат и вели тащить сюда всех старост, чтоб завтра же они все здесь были!… И если… если я открою что–нибудь… то ты чурайся уж меня.

 Сказав сие, протурил он меня исполнять повеленное, и я принужден был, несмотря на все позднее время и на всю темнейшую осеннюю ночь, отыскивать всех солдат и, отправляя в деревни, подтверждать, не жался лошадей, сказать, и успевать до–света еще все деревни объездить и велеть неотменно собраться на другой день всем старостам. Боже мой! Какая досада не изъявляема была тогда сими бедняками и какими проклинаниями не осыпали они за то князя!

 Все они и успели действительно на другой день возвратиться и привесть с собою перед вечером всех старост. Но между тем как они собрались, препроводил я весь тот день равно, как на каторге, ибо признаться надобно, что дело сие меня очень смущало и озабочивало. Я хотя, с своей стороны, и действительно был не виноват и ничем не замаран, — как с таким человеком, каков был Игнатьев и никому иметь никакого дела было не можно, — но как, с одной стороны, сам я не за верное знал, что никто не впускал целовальника в избы для ночлега и не было ли каких бездельников, делавших то из корысти или за вино себе даровое, а с другой стороны, не сомневался, что придирающийся ко мне князь непременно станет расспрашивать всех старост сам, с обыкновенной) своею строгостью и угрозами, то страшился я, чтоб какой–нибудь из них не проговорился б и не сказал, что от меня приказания хотя и были, но не слишком строгие и настоятельные, а тогда почитал я себя погибшим и неминуемо долженствующим потерять с бесславием свое место.

 Все сие меня смущало и приводило в великое недоумение, и как я не имел у себя никакого заступника, поелику тогда не было уже при князе г. Стрекалова, на которого, по дружбе его ко мне, мог бы я сколько–нибудь надеяться, что он советами своими поукротит князя, а из оставшихся при нем господ во всех находил себе недоброхотов и желателей моего несчастия, то и не оставалось мне иного, как по обыкновению моему возвергнуть всю печаль мою на Господа и ожидать всего от произвола и распоряжения промысла Господня, почему я и не вдавался прежде времени в отчаяние.

 Сие было и лучшее, что мне можно было учинить; ибо хотя бы мне и стараться употреблять все, что только можно было к вспоможению себе в сих критических обстоятельствах, но я никак бы не успел и всеми своими стараниями ничего бы не сделал, а скорее бы все дело мог испортить, нежели помочь; ибо обстоятельства тогдашние были несравненно хуже, нежели я думал и воображал себе, и опасность для меня предстояла действительно великая, ибо с одной стороны, как я после проведал, окружен я был со стороны князя лазутчиками и наблюдателями всех моих шагов и деяний, и некоторые из людей его не выходили почти из канцелярии, дабы увидеть, не стану ли я старост уговаривать и их к чему–нибудь преклонять; а с другой — все завистники мои не оставляли во весь сей, критический для меня, день ни на единую минуту князя в покое, но совокупными силами вливали в него ад, огонь и пламень на меня; а через все то и удалось им так хорошо настроить князя, что не только они уже за бессомненное дело, но сам он почти за верное полагал, что меня в тот день сменит и лишит с бесчестием места. Что и действительно б воспоследовало, если б не сама судьба вступила уже в посредство и произвела то, что всего меньше всеми было ожидаемо, и не благоволила самое зло обратить мне в добро, как из последующего теперь окажется.