Жизнь и приключения Лонг Алека

С люка соскочил Алек. Он встал между старпомом и Джакобом, прикрыв его своим телом. Высокий, со сжатыми кулаками, со сверкающим от гнева взглядом, он был грозен. Иенсен попятился. В волнении мешая английские, датские и французские слова, Алек закричал:

— Если вы посмеете дотронуться до него, мы все уйдем с парохода! Поняли? — Он оглянулся. Рядом с ним уже стояли Олафсен, Бьёрн, Шмидт, подшкипер, кочегар Фридрихсен, все, кто был свидетелем этой позорной сцены.

— Алек прав. Мы уйдем все, господин Иенсен, — сказал боцман. — Все как один. Я вас предупреждал. Вы не на рабовладельческой галере. Мы будем жаловаться датскому консулу на бесчеловечное обращение и расскажем всю эту историю с вашей дочерью.

— Он меня оскорбил! — заорал Иенсен. — Разве вы не видели, что он оскорбил меня. Я шел к нему с добром и благодарностью. А он…

— Хороша благодарность!

— Это вы оскорбили его, чиф. А он спас от смерти ваше дитя… Эх вы, господин Иенсен… Вам бы принести свои извинения, — проговорил Олафсен. — Вы можете остаться без команды. Капитан вряд ли будет доволен таким оборотом. Все же это не один и не два человека, которых можно выбросить на берег.

— Не понимаю, чего вы так взбеленились? Я ему ничего не сделал, — уже миролюбиво заговорил Иенсен, чувствуя, что никто не оправдывает его поведения. Ни один человек из команды, ни капитан и, конечно, уж, не консул, к которому, чего доброго, пойдут моряки. — Ну, я погорячился. Но и Джакоб оскорбил меня. Верно, Джакоб? Ну, прости меня, Джакоб, и возьми свои деньги. Ты же знаешь, я горячий человек, но я не тронул тебя пальцем.

Негр стоял молча, с ненавистью глядел на старпома.

— Забирайте свою бумажку и уходите отсюда, — сказал Алек. Он весь кипел. Его возмущала черствость этого животного, называющего себя человеком. — Неужели вы не понимаете, что Джакоб спас вашу Алису не за деньги?

Иенсен подобрал смятую банкноту и под неодобрительный ропот моряков поплелся к себе.

«Ты у меня вылетишь первым, — злобно думал он, вспоминая высокую фигуру Алексея и его сжатые крепкие кулаки. — Да и с боцманом придется расстаться. Не сразу, по очереди…»

Весть о происходившем в обед на передней палубе облетела весь пароход. На Иенсена смотрели с презрением. Офицеры старались не разговаривать с ним, ограничиваясь только необходимыми служебными фразами. Поведение Иенсена выглядело отвратительно. Узнала каким-то образом об истории с десятью фунтами и Алиса. Между отцом и дочерью произошла ссора.

— Мне стыдно за тебя. Я не могу оставаться больше здесь. Как я буду смотреть людям в глаза? Ты подумал об этом? — кричала Алиса, когда они остались вдвоем в каюте. — Надо быть извергом, чтобы ударить человека, спасшего твою дочь!

— Я же тебе сто раз говорил, что не дотронулся до него. Не ударял, не бил, не трогал! Только замахнулся. Хотел попугать, чтобы не забывался…

— Это все равно что ударить. Я не могу оставаться тут. Я завтра же уезжаю к маме. Мне стыдно.

— Ну и можешь убираться ко всем чертям, — заревел взбешенный Иенсен. — Она будет учить меня, как надо обращаться с неграми! Девчонка! Надоели вы мне со своими нравоучениями. Подумаешь, событие! Мало я им бил морды! Дьявол бы вас всех побрал, святоши!

Вечером старпом вдребезги напился, а на следующий день уехала из Кротоны Алиса. Провожал ее третий штурман Даниельсен. Перед тем как сойти с судна, девушка разыскала Джакоба:

— Простите, Джакоб. Я осуждаю отца, стыжусь его и потому покидаю ваш пароход. Прощайте.

Негр махнул рукой:

— Вы тут ни при чем, фрекен. Я знаю.

Через несколько дней об этой истории забыли. Все потекло по-старому. Только Алек никак не мог успокоиться. Первый раз в жизни он столкнулся с таким неуважением к человеческой личности.

3

В Атлантике штормило. Пароход с трудом преодолевал встречные волны и ветер. Ход снизился до трех миль. Но все же судно шло вперед, то поднимаясь, то падая в водяные пропасти, принимая на себя тонны воды. Маховик лага (прибора, показывающего скорость) останавливался на долгие минуты, а потом, как бы набрав силы, начинал бешено крутиться.

Для того чтобы попасть со спардека в кубрик, надо было выждать момент, когда «Анни Мёрск» взойдет на гребень и потоки вспененной воды устремятся обратно в океан. Тогда держись за штормовой леер, беги скорее. Зазеваешься — беда. Того и гляди угодишь за борт, а тогда на спасение не надейся. Вряд ли удастся что-нибудь сделать в такую погоду.

В кубрике по палубе гуляла вода. Она попадала туда через невысокий проржавевший порог-комингс. Комелек чадил. Его задувало ветром, и дым попадал в помещение. Воздух был затхлый, спертый. Кубрик уже три дня не проветривали. Боялись открыть дверь.