Похоже, что так оно и было, ибо «свидетельства» противоречат друг другу как в мелких деталях, так и в принципиальных вопросах. Например, декабрист Н.В. Басаргин уверял, что Чернышев руководил казнью, а жена декабриста Волконского писала, что Чернышев «гарцевал вокруг пяти виселиц, глядя в лорнет и посмеиваясь». Но только вот на самом деле руководил казнью генерал-губернатор П.В. Голенищев-Кутузов, и на это указывает декабрист М.А. Бестужев. А специалист по декабристам академик М.В. Нечкина, повествуя о 13 июля 1826 года, вообще не сочла нужным выделить персону Чернышева особо. Хотя, если бы имелось хоть малейшее основание, исследовательница непременно вспомнила бы про него.
Историк В.В. Кочеткова по этому поводу пишет:
«Почему именно Чернышев оказался у декабристов врагом № 1? В этом есть определенная логика. Красавец-генерал в день казни находился все время на глазах, контролируя процесс и отдавая громкие, четкие команды. Больше всего раздражал его подтянутый вид, позже сделавшийся чуть ли не притчей во языцех. Не коснулся этой темы только очень ленивый. А что еще, собственно, могли ему предъявить? Наверняка, с некоторыми из осужденных он был лично или заочно знаком. Сказанное, конечно, не является определяющим фактором, но многое объясняет. Теперь о главном. Всем известно, что враг декабристов — царизм. Но, у врага должно быть конкретное лицо. На эту роль наш герой подходил лучше других. Во-первых, проводил задержание главного идеолога декабристов — Пестеля. Во-вторых, был одним из трех следователей (еще Татищев и Бенкендорф), которые проводили все устные допросы. В-третьих, присутствовал при самой казни. К тому же — редкое везение, недавний «инквизитор» возглавил Военное министерство России, что, как нельзя лучше, дискредитировало власть в целом. Мол, что ждать от режима, при котором сам военный министр — палач. Идеологическую эстафетную палочку подхватили советские историки. Им даже выдумывать ничего не надо было. Оставалось только закрепить и приумножить завоевания. На этом поприще они достигли немалых побед».
А еще некоторые историки упрекают Александра Ивановича в том, что во время процесса по делу декабристов он якобы ходатайствовал о пожаловании ему майората, принадлежавшего подвергшемуся ссылке графу Захару Григорьевичу Чернышеву, его дальнему родственнику (единственному сыну Г.И. Чернышева и внуку фельдмаршала И.Г. Чернышева), но ходатайство это не было уважено императором Николаем I.
Например, историк Э.А. Павлюченко пишет об этом так: «Об этом много толкуют в Петербурге. И когда кто-то возмущается незаконностью притязаний А.И. Чернышева, прославленный генерал А.И. Ермолов, известный также своим свободомыслием и близостью к декабристам, выражается резко и определенно: «Нет, это не беззаконно: по древнему обычаю, в России шуба, шапка и сапоги казненного принадлежат палачу».
Но, во-первых, процитированный генерал Ермолов всегда отличался резкостью суждений и слыл большим интриганом. А во-вторых, подобные доказательства в стиле «об этом много толкуют» и «кто-то возмущается» недостойны того, чтобы серьезно оспаривать их. И проблема тут исключительно в том, что любят у нас красиво сказать да огульно обвинить. Ну, право же, зачем было Ермолову говорить про шубу, шапку и сапоги «казненного», которые якобы достались Чернышеву, если Захар Чернышев не был казнен, и никакого имущества дальнего родственника Александр Иванович не получил и даже не думал получать.
Захар Чернышев во время службы в Кавалергардском полку завел дружбу с декабристами А.Н. Муравьевым и Н. М. Муравьевым, причем последний был женат на его сестре Александре Григорьевне.
Деятельного участия в подготовке восстания Захар Чернышев не принимал, а в декабре 1825 года отсутствовал в столице (по причине отпуска): в день восстания на Сенатской площади 14 декабря 1825 года ротмистр Чернышев отмечал свой 28-й день рождения, находясь в Орловской губернии, в имении родителей Тагино.