Жизнь и приключения Сергея Сельянова и его киностудии «СТВ», рассказанные им самим (с иллюстрациями)

Непредсказуемость получения господдержки угнетала. Мы считали, что все наши проекты, которые мы подавали в Госкино, потом в Минкульт, – хорошие, но почему-то одни проходят, а другие нет. А ведь на разработку проекта тратишь значительные время, силы, деньги, а тебе отказывают. По каким причинам? Неизвестно. То ли на тебя денег не хватило, то ли из соображений, что мы вам в прошлом году давали, то еще что-то. Действует принцип: „больше двух кило в одни руки не давать“. Даже если у тебя есть пять конкурентоспособных, качественных, хороших проекта, больше чем на один давать не положено, – что тоже глупо, с точки зрения интересов отрасли, потому что могло получиться пять хороших фильмов, а будет один. Понятно, что все решения всегда принимает руководство, тогдашние экспертные советы – это ширма, всегда была возможность влиять на экспертов или просто не обращать внимания на их рекомендации.

Выдача государственной поддержки, таким образом, превращалась в своего рода социальную помощь. Кто-то объявил себя продюсером, значит, он и есть продюсер, и поэтому ему иногда надо какие-то деньги давать. Глупая справедливость в этом есть, но для дела – не полезно.

Такая система меня не устраивала как участника индустрии. В какой-то момент я стал понимать, что деньги государства можно использовать куда эффективней, если их не размазывать ровным слоем, всем поровну, понемногу, как это происходило с начала 2000-х. Я уж не говорю про то, что часть этих денег шла в откат, т. е. изымалась из кинопроизводства, а оставшейся части было недостаточно для того, чтобы сделать нормальный зрительский фильм. А индустрия без зрительского кино не живет. Без авторского может – какое-то время, а без зрительского – нет.

Моя единственная корысть – это развитие киноиндустрии, будет кино нормально развиваться, и мне будет хорошо, не будет – и мне плохо. Так я вижу свои интересы. Когда стало ясно, что государство уже более или менее отстроилось по-своему, и в сторону кино стали смотреть серьезно, хотя понятно, что кино менее эффективный инструмент с точки зрения влияния, чем сфера медиа, я собрал эти свои взгляды в кучку и пошел к Суркову.

То есть сначала я их изложил Голутве, который тогда был замминистра культуры по кино. Вот, говорю, вы проводите конкурс проектов, а почему бы их не провести среди программ, нигде же не написано, что нужно поддерживать именно отдельный кинопроект. Почему бы не выдавать деньги сразу на программу, рассчитанную на три года? Голутва не был против, он даже где-то озвучил эту мысль, но действий не последовало.

Тогда я обратился к Суркову. Мы встречались несколько раз, сначала я ему объяснял, как у нас устроено производство. Предлагал сделать господдержку инструментом развития, а не убогой социалкой, рассказывал, почему важна предсказуемость для тех компаний, что работают системно, почему нужно знать, на что я могу рассчитывать или ни на что не могу рассчитывать. Говорил, что без больших фильмов конкурировать с западным кинематографом и вообще считаться развитой киноиндустрией – смешно. Россия реально – крупная кинематографическая держава, у нас могучие традиции, но без зрительских фильмов на этот статус претендовать глупо. Если у государства вообще есть интерес к кино – нужно делать опору на компании, которые себя зарекомендовали, что-то уже могут. И давать деньги им, и не на год, а на более длинный срок, а они уже сами разберутся, как и в каких размерах финансировать свои проекты. Сурков попросил написать критерии для этих компаний, я написал: срок пребывания на рынке, сборы, количество фильмов. Конечно, он задавал вопрос: „А вы нам что?“ Я ему: „А что вам, в смысле государству, надо?“ Он отвечает: „Нужны фильмы для всей страны, такие как ‚Брат’, например“. Еще называл „Доживем до понедельника“. Я сказал, что такого рода фильмы, как „Доживем до понедельника“ забрало телевидение, этот формат перестал пользоваться спросом в кинотеатрах, к сожалению. Но, в общем, насчет идеологической отдачи этим разговором и ограничились.

Параллельно мы с коллегами собирались регулярно: Рубен Дишдишян, Валерий Тодоровский, Игорь Толстунов, Сергей Мелькумов, – и обсуждали. Однажды Сурков сказал: „Покажи мне ваших продюсеров“. Мы сходили, познакомились, поговорили. В общей сложности у меня встреч пять-шесть было. Сурков иногда возражал, я объяснял, говорил, что правильно под эту реформу денег добавить, чтобы те продюсеры, кто не попадет в число студий-лидеров, не чувствовали себя обиженными, чтобы им оставалось столько же средств, сколько и прежде. Никто внимания, правда, на это не обратил, решили: то, что деньги добавили, это само собой, а вот лидеры их себе и забрали.

В какой-то момент Сурков поговорил с Путиным, потом Путин это обсуждал с Никитой Михалковым, к тому времени тема уже была внесена в повестку, она существовала, и все об этом говорили. Михалков увидел ценность этой идеи и Путина окончательно убедил, в интервью он как-то сказал: „Сельянов начал, я закончил“.