Пролётка уехала, а Аким Евсеич неспешно прогуливался по тротуару, поигрывая тростью, когда к правому парадному подъезду подъехала карета, запряжённая двумя великолепными рысаками. На дверке красовался герб.
- Любезный, не скажешь, чья это карета?
Такое обращение явно польстило кучеру, и он ответил:
-Сударь, нешто герб на карете вам неизвестен? - И назвал очень громкую фамилию. Аким Евсеич действительно был не силён в геральдике.
- Но... но, как же-с, чтобы такой человек жил не в собственном, а в доходном, хоть и богатом, доме! - И протянул кучеру монету. - Вот-с, вам за услугу.
Мужик на облучке поёрзал, но монету принял, явно довольный не только уважительным обращением к себе (ни часто приходится слышать, всё чаще Федотка, да Федотка, а ему уже сорок стукнуло!), но и полученными деньгами:
- Так и есть. Его сиятельство, граф Дагомышский прислал карету за дамой и малолетними отпрысками.
Аким Евсеич насторожился. И вроде невозможно, чтобы... да и отпрыски, опять же, откуда?
- А не подскажешь ли...
Но кучер вдруг распрямился на облучке и сделал вид, будто так, молча, всё время и сидел. Аким Евсеич оглянулся и обомлел. Из парадного подъезда вышла Мария Алексеевна, вслед за ней молодая девушка, одетая на англицкий манер, вела за руки двух чудесных малышей. Не в силах тронуться с места, Аким Евсеич так и продолжал стоять. Их глаза встретились, и лицо Марьи Алексеевны покраснело, как от порыва ветра. Аким Евсеич раскланялся. Она учтиво ответила, и Аким Евсеич едва успел разобрать последовавшую скороговорку:
- Приходите вечером на липовую аллею. - И прошествовала мимо. Карета давно уехала, а поражённый Аким Евсеич так и стоял, пока его не окликнул вернувшийся за ним кучер пролётки.
Кое-как дождавшись вечера, Аким Евсеич обнаружил, что липовая аллея - модное место для неспешного вечернего променада состоятельных горожан. Знакомые раскланивались, останавливались и вели приятные беседы, либо отдыхали на удобных скамьях, расставленных в разных местах, часто скрытых от посторонних глаз зелёной стеной кустарника. Аким Евсеич прогуливался вдоль аллеи, всё более приходя в спокойное расположение духа. Марья Алексевна хорошо одета, проживает в наилучших условиях, значит, ничего дурного не случилось. Некая таинственность с самого начала окутывала эту даму и потом, Акиму Евсеичу вдруг пришла простая, но здравая мысль: Мария Алексеевна - княгиня, он же никаким титулом не обладает. Так что не следовало и тешить себя сладкими иллюзиями. И когда он уже собрался возвращаться в гостиницу к ожидавшей его Натали, так как наступившая темень окончательно завладела липовой аллеей, а Марьи Алексевны всё не было видно, то услышал негромкий голос, явно призывающий его на одну из укромных скамей. Он сделал шаг в сторону и растворился в вечернем сумраке.
-Аким Евсеич, можете ли вы хранить тайну женщины так, как если бы эта была ваша тайна?
Перед ним стояла Мария Алексеевна в шляпке под густой вуалью.
- Даю вам слово честного человека.
- Простите мою бесцеремонность, но я вынуждена спешить... - Она замолчала, видимо решаясь - продолжать ли говорить далее?
- Если вам нужна помощь - располагайте мной. - Уверенный тон Акима Евсеича подействовал на неё успокаивающе, и она продолжила.
- Проведенье, Божье проведенье послало мне вас! Но невольно вы стали свидетелем факта, который я ещё некоторое время хотела бы хранить в тайне.
- Я дал вам слово. И если буду знать, что должен хранить в тайне, то ни одним звуком не нарушу своего обещания. Пока же я прибываю в растерянности.
- Отец тех прекрасных деток, с которыми вы видели меня сегодня - граф Дагомышский. - Голос её и так негромкий перешёл почти что в шёпот, так что Акиму Евсеичу пришлось наклониться к ней, чтобы расслышать слова.
- Вы вынуждены работать? - выдохнул Аким Евсеич. - И стараетесь сохранить сей факт в тайне?
- Нет, нет! - Заспешила она. - Эти дети... мои и графа Дагомышского.
Аким Евсеич до сих пор стоявший перед княгиней, почувствовал непреодолимую слабость в коленях и опустился на скамью.
- Но вы княгиня, граф мог бы составить вам партию... ведь, как я видел, он безбедно обеспечивает своих... отпрысков.
- Нет, нет! Это невозможно. Граф носит очень громкую фамилию, настолько, что она затмевает титул, но... - Марья Алексевна замолчала, переводя дух: - ... но и дом, и та карета, что приезжала за мной, принадлежат его супруге. Но даже если бы состояние графа позволяло, то истребовать развод в синоде для графа Дагомышского невозможно.
- Но, что же делать? Ведь у вас уже двое детей? - Аким Евсеич понимал, что общественное мнение не простит не столько графу Дагомышскому, сколько Марье Алексевне подобного поступка. Они не будут приняты ни в одном приличном доме, их общества будут сторониться, вежливо отказываясь от приглашения в гости. А уж перешёптывания за спиной... И всё это неизбежно скажется на детях.