Жизнь и реформы

А надо сказать, власти у Живкова было в каком-то смысле больше, чем даже у Брежнева, особенно в последние годы его правления, когда у нас при больном генсеке стали обособляться отдельные республики и ведомства, как бы закрываясь от чьего бы то ни было постороннего глаза, контроля и влияния. Живков же, демонстрируя свою особую близость к Брежневу, верность ему, которая довольно весомо вознаграждалась, оставался, по существу, полным хозяином у себя в стране. Он был монополистом в определении политики и идеологии и, конечно, в решении ключевых кадровых вопросов.

При всем том Генеральному секретарю ЦК БКП долгое время удавалось умело прикрывать свою абсолютную власть декорумом просвещенности, новаторства и экспериментаторства. Этим целям служила тактика привлечения к обсуждению проблем и разработке программ молодых талантливых людей. Но держали таких людей, так сказать, на длинном поводке, лишь до тех пор, пока они не переходили границ дозволенной критики. Когда же это случалось, санкции наступали мгновенно.

С особым пристрастием Живков стал относиться к думающей части своего окружения, когда после смерти Брежнева в Советском Союзе начало расти понимание необходимости перемен. В 1983 году был устранен из Политбюро и Секретариата БКП Александр Лилов, оттеснены от руководства и ряд других ярких, способных к самостоятельному мышлению и поступку людей. Как только человек вырастал в своих воззрениях до потолка, высота которого определялась самим Живковым или кем-то из лично преданных ему приближенных, он становился нежелательным, опальным, а то и поднадзорным.

Может быть, не стоило бы касаться этих проблем, предоставив разбираться в них самим болгарам, но в том-то и дело, что немилость, опала, а то и репрессии, как ни покажется странным, обрушивались прежде всего на тех, у кого устанавливалось наиболее содержательное деловое сотрудничество с советскими партнерами. Простое объяснение этому факту могло бы состоять в том, что Живков «ревновал», поскольку претендовал на роль ближайшего и самого верного друга Советского Союза. Видимо, и это обстоятельство имело место. Но дело, конечно, далеко не только в такой «ревности».

Должен покаяться: не сразу я раскусил многоликую игру, которую вел Живков с собственным окружением и народом, советским руководством, с другими партнерами.

На беседы со мной он приходил всегда один, не брал с собой никого. А потом до меня стало доходить, что интерпретировал он эти беседы, мягко говоря, избирательно, с выгодой для себя. По его словам, получалось так, что чуть ли не по всем вопросам он действует согласованно с Москвой, всегда и во всем имеет ее поддержку.

Каково же было мое удивление, когда пришлось столкнуться не просто с неискренностью, а с попытками скрывать от нас, своих ближайших союзников, определенные шаги, затрагивающие наши общие интересы. Причем, вообще-то говоря, такие шаги и контакты сами по себе не могли вызывать у нас какого-то возражения. Огорчало лишь то, что узнавали мы об этом не от Живкова, а, что называется, совсем из других источников.

Наметившаяся тенденция к своего рода сепаратизму приобретала порой курьезные формы, хотя затрагивала достаточно существенные стороны двустороннего сотрудничества. Кто-то из окружения убедил Живкова в целесообразности установить особые отношения с Токио, чтобы превратить Болгарию, так сказать, в балканскую микро-Японию. Имелось в виду, в частности, наладить производство по японским схемам и технологиям продукции микроэлектроники. Помню, как болезненно реагировал Живков, когда я в одной из бесед попросил его посвятить нас в разработку концепции «микро-Японии». Мой вопрос не был досужим любопытством, поскольку была договоренность с болгарской стороной о тесном сотрудничестве в электронной промышленности. Кончилось тем, что болгары все равно стали обращаться к нам за микроэлементной базой и настойчиво предлагать свои довольно-таки невысокого качества изделия.

Болгары, как и другие наши партнеры по СЭВ, видели, что по ряду научно-технических параметров Советский Союз отстает от Запада. Поэтому односторонняя ориентация на нас обрекала, по крайней мере отчасти, и наших партнеров на определенное отставание. Они пытались компенсировать это развитием научно-технических связей с Западом, что тоже само по себе вполне естественно. Вопрос в том, что делалось это тайком от нас, а при осложнениях следовали обращения о помощи.

Многие годы Болгария жила не по средствам. К началу 1990 года ее внешний долг вырос до 10 миллиардов долларов при населении примерно 9 миллионов человек. Живкову удавалось так строить отношения с Брежневым, что это оборачивалось крупной валютной поддержкой. В обмен на широко рекламируемые планы «братского сотрудничества» из Советского Союза шли значительные регулярные поставки энергоносителей и сырья, финансовые субсидии.