Жизнь и смерть генерала Корнилова

Темная ночь. Мы в дремучем лесу. Кругом тишина и везде снег больше аршина. Холодно, голодно и без сна. Наша будущность представлялась мне в виде этой ночи. Как идти, куда и зачем? Эти вопросы сжимали сердце, но вера, вера сильная в пророка, заставляла встряхиваться. Некоторые еще не могли прийти в себя от только что пережитого. Джигиты шли и все спрашивали меня, не попал ли бояр в руки большевиков? Шли без остановок и отдыха всю ночь и, подойдя к железной дороге, усталые, голодные, замерзшие, почти бессознательно свалились в одну из находившихся здесь ям, чтобы отдохнуть хоть пять минут перед переходом железнодорожной линии. Яма, в которой мы лежали затаив дыхание, находилась в десяти шагах от линии. Лежа здесь, мы слышали беспрерывные глухие выстрелы из орудий. С неба падал не то снег, не то дождь, так что мы и без того мокрые, промокли окончательно. Ноги коченели. Начало светать. Заслышав грохот приближавшегося поезда, мы притаились. Мимо нас медленно, пыхтя, прошел броневик, выбрасывая клубы огня, освещавшего далеко вперед рельсы. Дула орудий и пулеметов мрачно глядели, готовые ежеминутно послать смерть.

– Хан Ага, это он нас ищет? – спрашивали шепотом джигиты, глядя вслед уходившему броневику.

Пропустив поезд, мы быстро перешли железную дорогу и, очертя голову, бросились через реку, не разбирая, крепок лед или нет. Пройдя ее по пояс в снегу, мы подошли к одной деревне. Деревня спала мертвым сном. Усталые, голодные, с окоченевшими ногами мы еле шли, боясь спросить дорогу к той деревне, куда мы должны были идти для сбора.

– Кто вы такие? – раздался голос со стороны одной хаты уже при нашем выходе из деревни.

Ничего не отвечая, мы прибавили ходу и через несколько минут опять очутились в лесу. Здесь туркмены обратились ко мне с просьбой передать Нейдгарту и Рененкампфу, чтобы те не обращались к мужикам ни с какими вопросами и просьбами.

– Вся эта сволочь на сто верст в окружности знает, что мы принадлежим к «шайке Корнилова». Лучше умрем с голода или замерзнем, чем попадем им в руки! – говорили джигиты.

Найдя по пути стог сена, мы все зарылись в него. Сначала было тепло, но потом мы почти окоченели от холода. Все же отдохнув в сене около двух часов, мы отправились дальше. Пройдя безостановочно до 12 часов дня, мы наткнулись на дом у берега реки, оказавшийся брошенным. Вошли туда с тем, чтобы сделать перевязку прапорщику Рененкампфу и раненому джигиту. Задержавшись в этой хате до пяти часов вечера, мы отправились дальше. Всю ночь опять провели в лесу без еды и крова. Случайно в кармане одного из джигитов оказалось шесть кусков сахара, которые он разделил между нами. Сося каждый свой кусок, мы старались этим обмануть голод. Утром, на общем совещании было решено, что, пройдя еще верст десять, мы спросим у мужиков дорогу в село Павличи. Если село находится близко, то пойдем туда, если же нет, то днем будем скрываться в лесу, а по ночам, придерживаясь железнодорожного пути, идти в Киев.

– Уж больно ваши лица обращают на себя внимание жителей. Нам ничего, мы – белобрысые и можем сойти за русских, а вот вам трудно! – начали говорить два наших спутника, Нейдгарт и Рененкампф, которых начинало тяготить наше присутствие и которые не раз поговаривали между собой о том, что будет лучше, если они пойдут одной дорогой, а туркмены другой.

Мне было очень тяжело слышать эти разговоры, но я молчал, ибо, не имея карты, не знал местности, где мы находились, да и думал, что на людях и смерть красна…

– Ага, они нам совершенно не нужны, и мы не нуждаемся в них. Пусть идут куда хотят. С нами да будет сам Аллах! – говорил Черкес, услышав разговоры двух бояров.

– Что же, Хан, долго еще мы будем возиться с раненым и больным? Ведь они идти не могут, да и стоны больного действуют на нервы. При первой возможности надо их оставить! – сказали однажды наши спутники.

По дороге, зайдя в хату лесника, мы принуждены были оставить здесь больного туркмена, дав хозяйке ее сто рублей на его лечение. Тяжело и грустно было прощаться с ним. Он через нас посылал привет всем родным и знакомым в Ахал, говоря:

– Передайте, джигиты, матери, чтобы она больше не расходовала денег на невесту, так как Аллаху было угодно, чтобы я ее больше не видел. Передайте ей и всем вообще мой последний силам (привет) и скажите, что я погиб при переходе бояра из Быхова на Дон.

– Ну, что ты дурака валяешь! Выздоровеешь, Аллах даст, и приедешь в Ахал! – старались успокоить все его.

– Нет! Нет! Видите, вон там стоит топор? Меня обезглавит им хозяин дома, как только вы выйдете отсюда. Я это чувствую! Кому я нужен больной? Даже вы, туркмены, и то бросаете меня, вашего брата! – плакал джигит, когда мы собирались уходить.

– Кто вы такие будете? – злобно спросил, войдя в хату, хозяин, детина огромного роста с рыжей бородой, исподлобья глядевший на происходившее.

– Мы – китайцы. Наш товарищ заболел и ты, пожалуйста, присмотри за ним! – говорили мы, всовывая ему в руки сто рублей.