Жизнь и смерть генерала Корнилова

– Да ты что, Ягор, с ума спятил, что ли? – произнес один из мужиков, отнимая у Егора винтовку.

– А ты кто, молодец, и откуда? Не из шайки ли Корнилова? – начала спрашивать меня опять немного успокоившаяся толпа.

– Я солдат с фронта и пробираюсь домой на побывку.

Ко мне подошел какой-то мужик, по-видимому солдат, и, пристально поглядев на меня, крикнул:

– Что ты брешешь?! Робята, он из шайки Корнилова! Арестовать его!

– Пошел к черту, что ты брешешь! Он ведь очень хорошо говорит по-русски, а корниловские казаки ни бельмеса не знали! – говорили в ответ из толпы.

– Да взгляните на его морду-то – какая она черная! Да он скрывался в сене! Вот оно, сено-то! – показывал солдат толпе сено, прилипшее к моим волосам и шинели.

Не успел еще я ему возразить, как толпа принялась меня колотить. Кто-то ударил меня по лицу кулаком так сильно, что из носа и изо рта брызнула кровь. Находившиеся здесь бабы начали звать других, крича: «Еще одного поймали из шайки!»

– Товарищ Ягор, подержи его, а то он может утечь к своим… У них, брат, месть азиатская, перережут нас всех до единого. Ты его сторожи, а я пойду за старостой! – говорил солдат, доказывавший мою принадлежность к шайке.

Егору тотчас же возвратили винтовку. Избивая меня кто палкой, кто кулаком, толпа привела меня в хату одного сапожника и часовым в ней поставила Егора. Помню я, что больше всего мне досталось от баб.

– Разденься сейчас же, – крикнул мне сапожник, как только я очутился в хате.

Он снял с меня шинель, полушубок и сапоги. Сапоги были кавалерийского образца из шагреневой кожи, узенькие, маленькие.

– Ничего, мне не годятся, так пригодятся Андрюше (сыну), – говорил он на замечание жены, что они для него малы, стаскивая с моих ног мокрые сапоги, которые я не снимал с самого Быхова.

Взамен моей шинели, сапожник набросил на меня какое-то штатское пальто в семидесяти семи дырках, на ноги дал старые опорки с какими-то грязными тряпками.

– Аллах, Ты Всевелик и Всемогущ. Один Ты знаешь мое сердце. Ты – мой единственный спаситель! – читал я про себя молитву.

Сотни глаз смотрели на меня в окно, грозя кулаками.

– Все же надобно хорошенько расспросить, где находится их шайка? А хорошо сделали, что арестовали эту птицу! – говорил какой-то мужик, входя в хату, важно поглаживая свою бороду и исподлобья глядя на меня.

«В этот ранний час, когда еще человек не успел совершить ни одного греха и когда его душа чиста, как этот предрассветный воздух, все молитвы будут услышаны Всевеликим Аллахом скорее, чем в остальное время дня», – говорил мне когда-то отец, будя совершать утренний намаз. Вот в такой ранний час я стоял, прижавшись к углу хаты, мысленно молясь и посылая Аллаху тысячи священных слов из Кялям Шерифа. Чем больше я молился, тем легче становилось мне и я чувствовал себя бодрее. Была только горечь обиды, так как кругом стояла беспросветная темь. Вся Россия представлялась мне в виде этого мужика, радовавшегося тому, что поймали важную птицу… «Ну, что же, убьют? Я ведь верующий. Идя за пророком, я не думал тем избегнуть смерти и вот она сейчас приближается ко мне! Я верю!..» – твердил я, стоя в углу. Вдруг дверь хаты распахнулась и вошел какой-то солдат. Курчавые волосы, набекрень одетая фуражка придавали его рябому и некрасивому лицу молодцеватый вид. Окинув хату и мужика своим взором, он, выставляя мужика из хаты, произнес:

– Ты, что здесь околачиваешься, а? Пожалуйста, выйди! – а затем, обратившись к Егору, сказал: – А тебя, такой-сякой, разве не учили в полку, что к арестованным не дозволяется никого пускать?! Значит, мало били тебя в полку по морде?

Егор встал и мялся перед вошедшим великаном-солдатом.

– Кто это вас так, товарищ? Вытрите, пожалуйста, ваше лицо! – обратился солдат ко мне, садясь за стол. – Я им покажу, как надо обращаться с пленным до суда. Этакая сволочь! – говорил пришедший, не давая возможности ответить мне на его вопрос.

Сапожник из-за печки начал мне делать знаки руками, прося, чтобы я его не выдавал. Пока я вытирал свое лицо тряпкой, принесенной женой сапожника, в хату вошли четыре мужика в армяках, подпоясанные красными кушаками. При входе в хату они сняли свои шапки, в то время как раньше пришедший солдат продолжал сидеть в фуражке. Один из пришедших, поглаживая свою бороду и показывая на меня, указал, обращаясь к сидевшему солдату:

– Это что, пленный или арестованный?

Когда услышал я это, то не выдержал и, вскочив, ответил:

– Я не пленный и не арестованный. Я гражданин свободной России и сын ее, как и все вы! Я офицер и страж Родины! Ради ее и вашего благополучия я шел впереди ваших сыновей на врага, который хотел отнять вашу землю и имущество и, наконец, вас самих сделать рабами. Мы с вашими сыновьями шли в бой, лили кровь и, отдавая самое дорогое для нас, умирали, чтобы вам, старикам, жилось хорошо! Пленные – это те немцы и австрийцы, которых ваши сыновья, погоняя, как баранов, доставляли сюда, а арестованные те, которые совершили грабежи и убийства. В этом вы должны разобраться! – закончил я.