Жизнь и смерть генерала Корнилова

13 февраля, после обеда, привели красивого булана, на котором Верховный впоследствии совершил весь поход. В этот же день Верховный вручил мне большой трехцветный флаг, который был мною передан конвою.

– Ваше Высокопревосходительство! Вам от полка! – отчеканил младший унтер-офицер Дронов, подводя лошадь к крыльцу, куда вышел Верховный, чтобы принять дар от Корниловского полка.

Сюда же, спеша, подошел полковник Неженцев, успевший доложить о желании полка преподнести эту лошадь своему-шефу в подарок.

– Спасибо, спасибо! Это, Хан, не араб полковника Эргарта! – произнес Верховный, гладя по шее лошадь.

Красивый, статный, могучий булан, как бы чуя, чья рука ласкает его, гордо подняв голову вверх, ласково глядя на будущего хозяина большими, красивыми, черными глазами, навострив уши, нервно грыз уздечку. Чем больше Верховный гладил булана, тем больше тот нервничал и ржал, перебирая передними ногами.

– Ваше Превосходительство! Это не араб… – начал было полковник Неженцев, но Верховный перебил его:

– Я говорю не об этой лошади, а об одном арабе, которого для меня купил Хан по рекомендации полковника Эргарта, офицера Текинского полка. Вот Хан знает его историю, – и, не окончив, Верховный обратился с вопросом к генералу Маркову, который в это время подходил к нему.

– Вы ко мне? – спросил Верховный, здороваясь.

– Ваше Превосходительство, по полученным сведениям большевики выделили из Ростова силу в погоню за нами.

– Не думаю, чтобы они могли преследовать нас. Впрочем, могут послать сюда две-три сотни всадников, но это не беда! Мы их сумеем встретить. Еще нужно дней пять-шесть товарищам для грабежа города и расстрела буржуев. Им сейчас не до нас! – спокойно ответил Верховный.

14 февраля, в пасмурное, слегка морозное утро, мы выступили из Ольгинской. Жители ее рассыпались по улицам и с любопытством глядели на уходившую армию. По узким и весьма грязным улицам с трудом полз обоз с ранеными и транспортом. Спустя час после ухода армии Верховный, убедившись, что все вывезено, приказал подать булана. К этому времени конвой под большим красиво развевающимся национальным знаменем, которое крепко держал в руке туркмен, подъехал к крыльцу.

«Верховный сегодня поднял знамя – эмблему упавшей России. Как оно красиво развевается! Только дай Аллах, чтобы мы могли донести его туда, где бояр укажет нам его водрузить!» – говорил я про себя.

Верховный вышел и, сев на могучего булана, помчался вперед за армией. Сзади, не успевая за ним, мчался карьером тучный генерал Романовский. За ними на своих клячах тряслись Долинский и я, а за нами уж следовал конвой. Лошади Долинского и моя были настолько худы, что вызывали шутки среди офицеров.

– Хан, что, ваша лошадь на довольствие деньгами на руки получает? – спрашивали меня, смеясь, офицеры армии.

– Командующий, командующий едет! – раздались голоса среди идущих войск при приближении Верховного.

Все взоры были устремлены в сторону Верховного, и люди, забыв предстоящий тяжелый поход, на его приветствие бодро и весело кричали: «Здравия желаем, Ваше Высокопревосходительство!» Верховный, подъезжая к каждой части, громко здоровался, называл юнкеров молодцами, а офицеров – братьями. Доехав до головной части войск, Верховный спешился и, пропустив мимо себя все войсковые части, начал пропускать каждую повозку с ранеными, сам следя и спрашивая их, удобно и тепло ли им, и т. д. Все, что было лишнее в этих повозках, Верховный приказывал Долинскому и мне останавливать и сбрасывать с них. Пропустив все повозки, а их было около шестисот, он сел на коня и поехал крупной рысью.

По приезде в Хомутовскую Верховный пошел в управление. Меня генерал Романовский послал с офицером-квартирьером на квартиру, которая была отведена для Верховного и для нас.

– Хан, дорогой, приготовьте нам что-нибудь! – крикнул мне вслед генерал Романовский.

– Верховный будет жить здесь! – указал квартирьер на двухэтажный деревянный дом в центре станицы и сам поспешно куда-то уехал.

Слезши с коня, я вошел в дом, где встретился с пьяным хозяином-казаком. Поздоровавшись с ним и хозяйкой дома, я попросил их приготовить обед на четыре человека. Хозяйка сейчас же принялась за работу. Фока поставил самовар.

– Ну, брат, таперича давай поговорим с тобой! – обратился ко мне хозяин, когда я, сделав распоряжения относительно лошадей, вошел в дом. – Кто и что ты есть? Зачем ты пришел сюда непрошенно! Я, хозяин дома, не желаю Корнилова! Слышь? К черту!.. Не жа-ла-ю! Баба, слышь, не жа-ла-ю! Что ты там возишься? Иди сюды! – кричал он жене, размахивая шашкой и отрывая ее от работы.

– Пошел, дурень!.. Зараза!.. Напился, как свинья, и не знаешь, что болтаешь. Пожалуйста, не обижайтесь на него и не обращайте ваше внимание! Он сегодня подгулял, – говорила хозяйка.

– Я подгулял сегодня по случаю приезда в нашу станицу Корнилова! – кричал хозяин, продолжая размахивать шашкой.

Втроем, т. е. хозяйка я и Фока, обезоружили хозяина, завязали полотенцами ему руки назад и уложили на кровать.