Жизнь и смерть генерала Корнилова

– Стыдно, вам, офицерам, поступать в ряды большевиков и идти против своих же братьев-офицеров, – говорил генерал Алексеев.

– Ваше Высокопревосходительство, мы служили у большевиков не по собственному желанию, нас мобилизовали. Против вас мы не шли. Вы заметили, что снаряды, посылаемые нами, были или перелет, или недолет! – ответил один из них, артиллерист.

– Расстрелять их, расстрелять! Они сказки нам рассказывают! – кричали возбужденные чехи с налитыми кровью глазами.

– Нет! Ведите их в штаб и доложите о них генералу Корнилову! – приказал гененерал Алексеев.

«Трах!» – услышал я залп из одного двора, возвращаясь обратно на мельницу. Войдя во двор, я увидел следующую картину: чехи, захватив около сорока человек разношерстно одетых людей и поставив их к забору по десять человек, расстреливали их. Первая партия, упавшая на землю после залпа, корчилась в предсмертных судорогах. Чехи, не обращая внимания на умирающих, на их место гнали следующую партию. Эта картина расстрела без суда и следствия меня возмутила. Мелькнувшая мысль, что, может быть, среди этих жертв находятся невинные, заставила меня бежать к мельнице. Сообщив о месте нахождения штаба, я доложил Верховному, что чехи пачками расстреливают людей.

– Им, как иностранцам, безразлично, чью кровь они прольют, но если среди них есть невинные люди, то кровь их ляжет пятном на армию и Великий Аллах нам не простит этого! – сорвалось у меня с языка.

– Хан, сию же минуту прикажите прекратить всякие расстрелы! – приказал Верховный, выслушав меня.

Вбежав во двор, я увидел, что чехи ставят к забору последнюю партию.

– Приостановить расстрелы! – крикнул я чехам и объяснил им, недовольным, о приказании Верховного.

– Зачем генерал Корнилов жалеет эту сволочь? Ведь они с немцами после пойдут на нашу землю – Чехию! – произнес один из чехов.

– А вы что же думаете? Перестреляв всех русских, забрать всю Россию в свои руки? – спокойно произнес один из приставленных к забору.

Взбешенный чех схватился опять за винтовку, но я остановил его словами, что он будет сам расстрелян за неисполнение приказания командующего.

– Оставь, не болтай ты, дурак! – дернул говорившего за рукав другой из приговоренных.

– Как у большевиков, так и у Корнилова расстреливают русских иностранцы! – качая головой, вздохнув, произнес один пожилой мужик из числа обреченных, выходя из двора.

В этот же день по приказанию Верховного был учрежден военно-полевой суд, который после тщательного и осторожного расследования выносил приговор виновным. Перед судом трех офицеров ко мне прибежала жена одного из них, капитана-артиллериста, и со слезами на глазах просила моей помощи.

– Меня прислали к вам, как к самому близкому человеку генерала Корнилова. Именем Бога заклинаю вас передать ему, что мой муж никогда не был большевиком, он бежал в вашу армию, но большевики, поймав его, силой заставили работать у них. Батюшка может подтвердить мои слова! – рыдая, говорила она.

Я успокоил ее и обещал довести до сведения Верховного о ее просьбе. Мы жили в доме священника.

За ужином, улучшив минуту, я передал Верховному о просьбе жены капитана. Он, выслушав меня, позвал на суд батюшку, который подтвердил слова жены капитана, после чего три арестованных офицера были освобождены.

– Да, много крови пролилось сегодня! – вздохнул Верховный, сидя за чаем у батюшки. – Хорошо, Хан, и спасибо вам, что вы предупредили меня вовремя об этих расстрелах, а то чехи перестреляли бы всю станицу. Знаете, ведь они очень злы на большевиков, как на ставленников немцев! – говорил он, повернувшись к батюшке, расстроенный дневным кошмаром.

– Жители станицы против вас ничего не имели и хотели пропустить вашу армию, но негодяи комитетчики сбили с толку народ своей болтовней! – говорил батюшка.

– Да, жаль мне этих обманутых дураков. Ведь иначе с ними поступить нельзя было, так как они не понимают простых слов. Несмотря на то, что я противник всяких переговоров да разговоров в такое время, да еще с солдатами, я послал к ним людей с предупреждением, что не трону их, если они не тронут меня. И вместо того чтобы остаться мирными, они вот что выкинули! – заметил Верховный.

В Лежанке армии дана была дневка. Здесь же должны были похоронить первые жертвы, погибшие при вступлении в кубанские земли. Пользуясь тем, что в этот день при Верховном дежурным был Виктор Иванович, я вышел на часок, чтобы пройтись по станице.

Было пасмурное утро. Сначала моросил небольшой дождь, но потом небо совершенно прояснилось. Я отправился на площадь, к месту, где вчера стояла батарея большевиков, которую они успели увезти с собой. Недалеко от церкви ниц, как бы обнимая землю, лежал здоровый детина с раздробленной головой. Карманы его брюк кем-то были выворочены. Сапоги и шинель также отсутствовали. Он, очевидно, был артиллеристом и убит нашим метким снарядом. Вокруг него лежало много гильз от снарядов, и рыхлая земля была точно вспахана глубокими колеями колес, очевидно орудийных.