Жизнь и смерть генерала Корнилова

– Больно метко стреляют ваши. После первого выстрела товарищи не выдержали и давай драть, – произнес подъехавший к трупу мужик, а затем, подняв за волосы голову и взглянув в лицо, продолжал: – Это не наш, чужой. Так им и надо! Они с жиру у нас бесились! Хорошо, таперича отдых от них нам будет! – закончил мужик, укладывая труп в телегу.

Я пошел дальше. Мое внимание привлек рыдающий и причитывающий женский голос:

– Родное дитя мое! За что это тебя так?! За что?! На кого ты оставил свою старуху-мать?! – рыдая, причитывала пожилая женщина, обнимая распростертый на земле труп.

Этот труп был молодого человека с красивым лицом. Слегка покрасневшие стеклянные глаза смотрели прямо перед собой. На приоткрытых губах запеклась кровь. Рубашка на груди с засохшей кровью шевелилась от ветра. От него же также шевелились русые волосы на голове. Мужик, подобрав труп большевика у церкви, подъехал со своей телегой к старухе.

– Агрипина, за что это Андрюшу-то? Ведь он у тебя большевиком не был? – произнес мужик, снимая шапку и крестясь.

– Не знаю за что, Архипыч, не знаю! Он бежал к деду спрятаться от солдат, чтобы его не послали против Корнилова. А тут вот какие-то лица ему навстречу. «Стой! Куда бежишь, такой-сякой! Нá тебе!» – крикнул один, кольнув прямо в грудишку. Он повернулся, чтобы бежать ко мне, и закричал: «Мама, мама!», а другой этак ему пулю прямо в спину. Он и упал. Я кричу им: «Что вы делаете, ведь он у меня не большевик!», а они мне в ответ: «Все вы, такие-эдакие, теперь не большевики!» – ответила старуха, продолжая рыдать.

– Где же тут разбирать, Агрипина, кем был твой сынишка. На войне всего бывает. Бог им судья! – произнес мужик.

– Кто же войну-то хотел, да еще со своими? – зарыдала еще пуще старуха.

– Времена настали! Спаси, Господи, душу грешную! Брат на брата идет! – глубоко вздохнув и качая головой, произнес мужик.

– Мой Андрюша, вернувшись с войны, на винтовку не мог смотреть. «Тошно, мама, смотреть на нее после того, что я видел на войне, а против своих я ее в руки не возьму», – говорил он мне, – всхлипывая, продолжала старушка.

– Ну, что же делать? Подвели нас эти окаянные чужаки. За их разговоры сколько невинной крови-то пролилось! Нашего брата, неграмотного мужика, всякий обманывает и обижает! Бог им судья! Он все видит. Не плачь, Агрипина, все равно уж теперь не вернешь яво слезами. Давай-ка лучше я положу яво на телегу, да отвезу. Начальством приказано убрать все трупы с улицы и дворов.

– Нет, нет, сама его уберу и сама схороню. Не хочу, чтобы тело его лежало вместе с этими проклятыми! – указала она на труп лежавшего в телеге большевика.

С тяжелым чувством я ушел домой, а Андрюша продолжал лежать в ожидании, когда мать заберет его, и ветер шевелил его волосы. Вечером я делился впечатлением дня с Виктором Ивановичем.

– Нет, Хан, все это ужасно, но неважно. А кто меня бесит, так это наш генерал! Ведь сколько раз мы его просили, чтобы он разрешил нам купить лошадей вместо этих боровов, которых мы имеем. Ему, видишь ли, жалко денег, а вот в такие минуты, как вчера, он посылал тебя и меня на клячах в атаку! – прервал меня Долинский, злившийся на Верховного еще со вчерашнего дня и довольный наконец, что может излить свою злость.

Действительно, как мы узнали потом, Верховный хотел и нас послать с конвоем в атаку, но генерал Романовский удержал его, сказав, что лучше нас оставить при себе.

Березанская и Выселки

1 марта 1918 года.

От Лежанки до Березанской мы шли без боев. Под Березанской мы впервые столкнулись с кубанскими казаками-большевиками. К счастью, бой с ними был короток. Не успела наша армия развернуться, как большевики начали отступать в станицу. Верховный приказал командиру батареи послать несколько снарядов по отступающим, а сам, как всегда, пошел за атакующими войсками по направлению к станице. Не доходя до нее, мы увидели идущих к нам навстречу с белыми флагами представителей станицы. Верховный приказал прекратить огонь, и мы вошли в станицу. Верховный с генералом Романовским и со мною остановился на площади, и мы стали ожидать обоз. И только тогда, когда подошедший обоз был размещен по хатам, Верховный пошел к дому одного армянина-купца, у которого была отведена ему квартира.

Не успел Верховный раздеться, как явился комендант штаба Корвин-Круковской за приказанием, как поступить с казаками-большевиками, которых арестовали по указанию жителей станицы.

– Дайте старикам выпороть их! – ответил Верховный.

Еще начиная с Лежанки, Верховный обратил внимание на увеличивавшийся с каждым днем обоз. Перед выступлением из Лежанки Верховный, вызвав к себе генерала Эльснера, приказал ему следующее:

– Чтобы в обозе, кроме раненых, женщин и детей, не было никого, да и лишнего груза тоже. Обоз только для раненых, а не для «ртов». Обоз должен двигаться в таком порядке, в каком я указал, т. е. подвода за подводой должны идти на известном расстоянии, не приближаясь и не отставая. Не рысите! Помните, что у вас в обозе раненые и каждый толчок увеличивает их страдания!