Жизнь и смерть генерала Корнилова

На мой вопрос, когда их переведут в Быхов, Квашнин-Самарин ответил незнанием, так как школа, в которой собираются их поместить, еще не приспособлена для приема гостей.

– Едва ли только туркменам придется нести дальше охранную службу у генерала Корнилова. Я думаю, туда назначат георгиевцев! – закончил он.

Услышав это, я отправился в полк, чтобы поговорить с Сердаром и узнать его мнение.

– Ты, балам, большой дипломат. Подумай и скажи, чем я могу быть полезен тебе, я весь в твоем распоряжении. До сих пор ты очень умело нес свою службу у Великого бояра и в будущем, даст Аллах, будешь с ним! Говори, не стесняясь, и я буду рад помочь тебе! – говорил мне старый Сердар.

Я начал рассказывать Сердару о том, что думал в эти дни Великий бояр.

– Тайные агенты Керенского могут подпоить георгиевцев и в одну ночь свободно покончить с узниками. Сердар Ага, георгиевцам доверять судьбу заключенных нельзя. Мы должны быть с ними до конца. Узники сейчас беспомощны, как новорожденные дети, – говорил я.

Сердар сосредоточенно слушал меня.

– Хан, сын мой, а что если мы будем просить Керенского об оставлении нас, туркмен, при бояре в Быхове?! Подумай, как можно подействовать? – сказал Сердар.

– Просить Керенского нельзя, он не поймет нас, Сердар Ага, а надо требовать в категорической форме, чтобы он наш полк оставил при Великом бояре! – сказал я.

– Тогда действуй! Я готов поддержать тебя всеми мерами. Поступай, балам, так, как тебе подсказывает твоя совесть. Постарайся, чтобы доброе имя туркмен не было запачкано. Я тебе разрешаю говорить от моего имени там, где это потребуется, чтобы нас оставили при Верховном! – закончил Сердар.

Переговорив об этом со штаб-ротмистром Натензоном, Баба Ханом, Мистуловым и Танг Атар Артыковым, я с легкой душой поспешил в «Метрополь» к Верховному.

В тот же вечер в «Метрополь» специально приехал штаб-ротмистр Натензон и обещал мне, дав честное слово офицера, поддержать меня во всем, в чем я только буду нуждаться.

– Хан, я вам очень верю, Верховного люблю и готов умереть за него! Мой эскадрон всегда к услугам Верховного! – говорил Натензон с влажными глазами.

Я передал обо всем этом Верховному, и он, позвав к себе Натензона, пожал ему руку и поблагодарил его.

После доклада Верховному о моем разговоре с Сердаром он послал меня с письмом к коменданту. Комендант, выслушав меня, попросил отправиться с ним к дежурному генералу Ставки для вручения письма от Верховного и личной передачи ему заявления Сердара. Дежурный генерал, внимательно выслушав меня, обещал сделать все, что в его силах, и сказал, что, переговорив с генералом Алексеевым, он сообщит о результате Верховному.

Весть о переводе узников в Быхов без текинцев произвела на них удручающее впечатление. Некоторым казалось, что теперь уже все кончено и без текинцев георгиевцы в Быхове растерзают узников.

Что пережили узники и мы, туркмены, до ответа от генерала Алексеева, представляю судить читателю.

У меня даже созрел план на случай отказа текинцам в охране узников. План этот заключался в следующем: в Быхове или близ него держать нужное количество джигитов по частным домам. Эти джигиты должны были уволиться из полка в отпуск и поселиться в тех местах, где им будет указано, и жить там, негласно, а в критический для узников момент – ворваться в тюрьму, вырезать георгиевцев и освободить узников во главе с Великим бояром.

Своим планом я поехал поделиться со старым Сердаром.

– Подожди, сын мой, что скажет Керенский. Если будет от него ответ недобрый, то эта идея хороша, и мы будем готовиться к ней, – сказал Сердар, выслушав меня. А затем, подумав, в свою очередь предложил:

– А что, Хан, если мы всех узников переоденем в халаты и выпустим на волю, пока они еще сидят в «Метрополе»?

Вернувшись, я доложил о наших планах Верховному, который, поблагодарив меня и всех сочувствующих ему, сказал, что он, как честный солдат, этого сейчас сделать не может, так как хочет ждать суда. Если же он будет уверен, что никакого суда над ним не будет и что это тоже одна из подлых выдумок Керенского и если будет грозить опасность жизни доверившихся ему людей, то эту идею бегства он с большим удовольствием использует.

– Бежать мне, это дело нетрудное, но я боюсь за судьбу офицеров, еще оставшихся на фронте. Их может перебить чернь. За свою личную жизнь, Хан, я не боюсь, но когда я думаю о несчастных униженных – об офицерстве, то мне становится больно и страшно. Лучше, Хан, терпеливо будем ждать конца! – сказал в заключение Верховный.

За три дня до перевода узников в Быхов полковник Голицын, комендант и я отправились для осмотра школы, которая, по словам коменданта, исполкомом приводилась в надлежащий вид для узников.