— Это нам подходит, — похлопал коня по большой тёплой морде и скомандовал тихим жёстким голосом: — За мной!
Серая солдатская лава беззвучно понеслась по лесу. Корнилов двигался в первых рядах её, совершенно безоружный, без единого патрона в револьвере, несколько солдат, словно зная, в каком положении находится генерал, обогнали его, прикрыли...
Лава, молчаливая, страшная, шатающаяся от голода — довольствовались только тем, что удавалось отбить у немцев, в основном это были шнапс, галеты, испечённые то ли из крахмала, то ли из картона, и эрзац-шоколад, — навалились на горных егерей.
Послышались испуганные крики — егеря не ожидали ранней атаки, грохнуло несколько выстрелов, забивая их, затявкал пулемёт, полоснул очередью по русской цепи, в следующее мгновение замолк — перекосило ленту. Тут послышалось рокочущее, напряжённое, будто с трудом прорывающееся сквозь горячие распахнутые рты:
— Ур-ра-а-а-а!
Егерей били штыками. Вниз, под кручу, на нарядные зелёные ёлки покатились тела в тяжёлых горных ботинках и коротких утеплённых шинелях — егери были экипированы по первому разряду, Корнилов позавидовал их продуманной справной амуниции, до которой у русских интендантов никак не доходят руки, поморщился с досадою, в следующее мгновение рубанул палкой, как саблей, по шее толстого неповоротливого егеря, оказавшегося у него на пути.
Конопушины на лоснящемся лице егеря налились кровью, он ахнул, захватил полными красными губами целое беремя[32] воздуха и повалился головой в грязную снеговую кочку. Удар палки пришёлся ему в сгиб шеи, в самый низ — место болезненное, опасное. Корнилов легко перепрыгнул через тело и через мгновение очутился перед другим егерем — жилистым, рыжим, вскинувшим перед собой винтовку. Выстрелить егерь не успел: в него выстрелил из подхваченной с земли винтовки казак, бежавший рядом с Корниловым, ударил точно, угодил в лоб — голова у егеря вздулась арбузом и лопнула, егерь даже понять не успел, что погиб, и покатился по крутому склону вниз.
Сбоку вновь ударил пулемёт, несколько пуль с хрипом проткнули воздух над головой генерала, обдали жаром, но не задели, Корнилов пригнулся, глянул вправо, стараясь угадать, откуда бьёт пулемёт. Не хватало гранаты, всего одной гранаты, чтобы заткнуть этой машине глотку. В следующее мгновение пулемёт снова умолк, и послышалось тихое, упрямое, с трудом выбитое из глоток:
— Ур-ра-а!
Из-под лап толстой чёрной ели на Корнилова выскочили два егеря в распахнутых шинелях, с винтовками, к которым были примкнуты плоские штыки, кинулись на генерала, оглушая его своими воплями. Корнилова поспешно прикрыли три солдата, вскинули свои винтовки, схлестнулись с немцами.
«Не надо оберегать меня! — возникла у Корнилова недовольная мысль, он изловчился, с силой ударил одного из немцев палкой по руке. — Я же солдат, а солдат не должен укрываться от опасности».
Немец вскрикнул, вытаращил водянистые глаза, выпуклые, крупные, от боли и изумления они едва не вывалились из орбит. Рука с винтовкой мгновенно опустилась, на миг застыв у пояса. Пояс у немца был добротный, кожаный, вкусного сливочного цвета, с такими же «вкусными», призывно желтеющими в утреннем свете подсумками, плотно набитыми патронами. Перехватив винтовку другой рукой, егерь запоздало шарахнулся от генерала, но уйти от русского штыка не успел — тусклое остриё всадилось ему в грудь, изо рта выскочил окровяненный, прокушенный язык, и егерь покатился по густому, заросшему ельником склону вниз.
— Хы-ы-ы-ы!
Ноги немца зацепились за зелёную мохнатую кривулину, выросшую на самой закраине скоса, у обрыва, тело задержалось на несколько мгновений, заломленные кверху руки уже не действовали, и егерь сорвался с закраины вниз, на обледенелые камни, между которыми, всхлипывая и стеная, с трудом пробирался прозрачный чёрный ручей.
Через несколько секунд до дерущихся донёсся глухой мягкий удар.
Корнилов подхватил винтовку немца, передёрнул затвор и в упор разрядил её во второго егеря; пуля отбила того к еловому стволу и насадила на острый, похожий на кривой рыбий зуб, сук. Затем Корнилов выстрелил ещё в одного егеря, устремившегося было к нему, но остановившегося и вскинувшего свою винтовку. Генерал опередил его буквально на мгновение — успел выстрелить раньше. Пуля пробила ему голову, и он всем телом влетел в узкое пространство между двумя молодыми елями, застрял среди стволов, безвольно вытянув руки. Это была поза мёртвого человека.
Тут на фланге снова ушибленно залаял пулемёт, его голос всколыхнул пространство, заглушил сопенье, всхлипывания, топот, загнанные вздохи многих десятков, сотен людей, скопившихся на этом склоне. Пули жаркой строчкой прошли над головами дерущихся, срезали несколько еловых макушек и всадились в мёрзлую землю. Корнилов невольно пригнулся, переместился за ствол ели — сделал это вовремя, в следующее мгновение свинцовая очередь врезалась в ель, встряхнула её. С макушки дерева посыпались шишки, с грохотом ударяясь о камни, они уносились вниз.