Жизнь и смерть генерала Корнилова

Командующие Северным и Западным фронтами получили приказ выделить в распоряжение Иванова по одной пехотной бригаде и конницу. Главное было — навести порядок в столице. И Иванов его бы навёл, но...

Родзянко уже взял под контроль железную дорогу. Когда первого марта царский поезд прибыл в Псков, его поспешно загнали в тупик, выезд из которого тут же загородили проворные маневрушки, и состав государя на Николаевскую железную дорогу не пустили. Случилось то, что предчувствовал генерал Алексеев, до ареста государя оставалось совсем немного — рукой дотянуться можно было.

К Николаю прибыл генерал Рузский[44] — тоже, между прочим, большой хитрец — и сообщил неприятную новость: власть в стране от Совета перешла к Временному правительству, которым руководит князь Львов. Лицо у государя даже не дрогнуло.

— Ну и что? — спросил он спокойным тоном. — Что мне прикажете делать?

Ему хотелось сейчас лишь одного — чтобы скорее всё закончилось, очень хотелось очутиться в Царском Селе, надёжно защищённом штыками, увидеть Александру Фёдоровну, детей, — до слёз, до стона, до крика хотелось... Он сжал зубы.

Рузский с интересом глянул на государя.

   — Для начала отзовите войска, идущие с генералом Ивановым на Петроград, и дайте ему указание ничего не предпринимать. — Голос Рузского неожиданно дрогнул, было видно, что Иванова он боялся и вообще чувствовал себя очень неуверенно. — Это р-раз, — сказал он твёрже.

   — Что будет «два»? — спросил царь, и Рузскому почудилась насмешка в его голосе.

   — Дайте возможность князю Львову сформировать ответственное министерство.

Рузский так и сказал: «Ответственное министерство».

   — Может, кабинет министров? — спросил Николай.

   — Да, да — кабинет министров, — поправился Рузский. — Это будет второе условие.

Царь согласился и с этим предложением.

Родзянко тем временем продолжал суетиться: он боялся опоздать и лишиться головы — что очень легко могло случиться, котелок ему за милую душу отхватили бы по самую репку, — поэтому он спешно разослал по командующим фронтами — их было пятеро — телеграммы, в которых просил, чтобы генералы убедили государя отказаться от власти... Потом Родзянко снизошёл до генералов пониже рангом — до командующих армиями и корпусами.

Обстановка была тревожная — не в пользу Николая, люди за одну ночь перекрашивались, превращались из монархистов в республиканцев и революционеров.

Из всей армии — огромной армии — нашлись только трое генералов, которые не изменили царю. Это были Гурко, Хан-Нахичеванский и Келлер. Ещё два генерала — командующий Десятой армией Лечицкий и командир корпуса Мищенко — подали в отставку, не желая позорить свои имена происходящим.

Впрочем, про командира Гвардейского кавалерийского корпуса Хан-Нахичеванского говорили всякое. Телеграмма, присланная им в царский поезд, гласила: «До нас дошли сведения о крупных событиях. Прошу Вас не отказать повергнуть к стопам Его Величества безграничную преданность Гвардейской кавалерии и готовность умереть за своего обожаемого монарха. Генерал-адъютант Хан-Нахичеванский. № 2370». Хоть и стояла под телеграммой подпись Хана, а подписал её начальник штаба корпуса генерал А.Г. Винекен. Командир корпуса в это время находился в отъезде, а вернувшись в штаб, устроил скандал. В результате Винекен застрелился.

Что же касается генерала Гурко, то телеграмма об отречении царя поступила к нему ночью четвёртого марта — её принёс генерал Герца, дежуривший в штабе. Гурко поспешно натянул на плечи куртку из мягкой верблюжьей шерсти, развернул моток телеграфной ленты, который ему передал бледный генерал Герца, и медленно, шевеля губами, будто неграмотный, стал читать текст. Прочитав, обессилено опустился в кресло.

— Теперь Россия потонет в крови, — проговорил он тихо.

Следом пришло сообщение о том, что в Петрограде восстал гарнизон — начальник гарнизона Хабалов не сумел справиться с солдатами. Попытка навести порядок едва не кончилась плачевно: генерала Хабалова чуть не подняли на штыки.

Пройдёт ещё немного времени, и плюющиеся семечками солдаты наставят стволы винтовок не только на Хабалова, но и на новую власть. Кто-то должен был остановить солдат. И сделать это должен был человек, имеющий у солдат авторитет... Кто этот человек? Родзянко послал в Ставку, Алексееву, следующую телеграмму: «Комитет Госдумы признает таким лицом доблестного, известного всей России героя, командира 25-го армейского корпуса генерал-лейтенанта Корнилова».

Алексеев направил эту телеграмму в два адреса: государю и командующему Юго-Западным фронтом Брусилову.

Брусилов, человек нервный, самолюбивый, никаких авторитетов, кроме своего собственного, не признающий, высказался против нового назначения Корнилова, назвал такую кадровую перестановку «малоподходящей» . Корнилова же в ответной телеграмме охарактеризовал как человека «прямолинейного и чрезвычайно пылкого».