Вообще аппарат торговли довольно тонкий, а в России, к сожалению, правительство слишком часто уподобляло его кувалде. Если присмотреться внимательно, то среди российских министров никогда и не было знатоков торгового дела.
В самом конце проекта было как-то глухо обещано: «Крестьянам податьми сколько можно облехчить, а излишние расходы государственные разсмотреть».
Когда писался этот проект, сказать трудно. Но в нем нашли отражение все главные пункты, изложенные в других проектах, поданных в феврале 1730 года различными группами шляхетства в Верховный тайный совет. И можно лишь пожалеть о том, что он так и остался неоглашенным. Как мы увидим в дальнейшем, на это «верховникам» уже не хватило просто времени.
Но здесь мы забегаем несколько вперед. Пока, по окончательном изготовлении кондиций, в Митаву должны отправляться делегаты. Инструкция им не сохранилась, но примерные пункты ее по документам и воспоминаниям приблизительно восстановлены и заключаются в следующем:
1). Вручить Анне Иоанновне кондиции совершенно наедине, без присутствия посторонних.
2). Следить строго за тем, чтобы ей не было сообщено каких-либо вестей из Москвы помимо депутатов.
3). Объяснить, что кондиции заключают в себе волю и желание всего русского народа.
4). Убедив ее принять кондиции, потребовать от нее удостоверения в их исполнении.
5). По подписании кондиций прислать их немедленно в Москву с одним из депутатов.
6). Стараться о том, чтобы она не брала с собою в Москву своего камер-юнкера Бирона и вообще никого из придворных курляндцев.
7). Поторопить Анну Иоанновну приездом в Москву, до чего не будет объявлено в народ о кончине Петра Второго и о ее избрании.
8). О всех действиях депутатов в Митаве, о времени отъезда из Митавы царевны Анны Иоанновны и о следовании ее от Митавы до Москвы с каждой станции доносить Верховному тайному совету, для чего князю Василию Лукичу выдать «цифирную азбуку»...
9). Анну Иоанновну отнюдь не допускать ехать одну, а сопровождать ее депутатам.
10). Озаботиться, чтобы как о поездке депутатов, так и о переговорах с Анной Иоанновной не могли дойти слухи до Петербурга и за границу.
В подкрепление сей инструкции вызван был бригадир Полибин, заведовавший почтами, и ему был выдан приказ:
1). Оцепить всю Москву заставами, поставив по всем трактам на расстоянии в 30-ти верстах от города по унтер-офицеру с несколькими человеками солдат, которые обязаны пропускать едущих из Москвы только с паспортами, выданными от Верховного совета.
2). Из ямского приказа, заведовавшего почтами, никому не выдавать ни подвод, ни подорожных и никуда не посылать эстафет.
3). Вольнонаемным извозчикам наниматься запретить.
4). Проведывать, не проехал ли кто, по каким подорожным и куда из Москвы 18 января, и буде кто проехал, то записывать, по чьим подорожным.
Глава одиннадцатая
1
Так уж, наверное, устроен человек, что по торжественным дням не отвязаться ему от воспоминаний. По сей причине и возвращался, знать, вице-адмирал Соймонов мыслями к событиям десятилетней давности. Круги волнений, вызванных бурными событиями, доходили и до заснеженных обывательских домов, пробивались и к нему в жарко натопленную горницу, где под негасимыми лампадами он то метался в лихорадочном бреду, то лежал обессиленный, пил квас да глядел в сумрак. Слухи, один противоречивее другого, собирали шляхетство в кружки, сколачивали наскоро партии и тут же разрушали их. Никто толком ничего не знал, все было зыбко, ненадежно. Единственное, в чем все оказывались солидарны, так это в общем негодовании против «верховников».
Не имея опыта в политической борьбе, дворянство группировалось по родству или вокруг персон, известных своим видным положением при дворе, — в России традиционно «место красит человека», несмотря на народную мудрость, уверяющую в неправильности такого взгляда. Большинство таких собраний поначалу носило характер стихийный и недоуменный.
Для Федора в эти дни главными поставщиками известий были его камердинер Семен и жена Дарья. И они старались вовсю.
— А что, батюшко, Федор Иванович, — начинал Семен, воротившись из очередного похода в город, — правду ли бают, что, как его величество государь дух-то испустил, так князь Иван Долгорукий-де, мол, с саблей наголо к народу выбег да и вскричал, мол: «Виват государыне императрице Екатерине!» — это как бы, значитца, сестрице евонной....
Федор плевался, кашлял, махал рукой и хрипел, что не было того и что врут люди. Он-де сам при кончине императора в лефортовском дворце обретался и все видел...
Семен глядел на барина недоверчиво, качая головою, говорил «ну-ну», «конешно, оно вам виднее», но уходил из опочивальни не убежденный.
2