Жизнь и судьба Федора Соймонова

После смерти Екатерины — он на стороне Меншикова и из рук последнего получает звание «воспитателя» юного императора Петра Второго. И притом едва ли не он последним и подтолкнул светлейшего к опале. В кабинете Голицыных и Долгоруких Остерман всячески демонстрирует свою преданность аристократам, но тем не менее уклоняется от подписания кондиций, ограничивающих самодержавную власть. И, как только чаша весов начинает склоняться в сторону монархически настроенных лидеров дворянства, предает «верховников» и становится первым советчиком будущей императрицы.

В 1730 году Анна возводит его в графское достоинство. Бирон ценит его, но не любит и пытается разными путями уравновесить влияние Остермана на деятельность Кабинета. Одною из таких попыток явилось назначение Волынского кабинет-министром в 1738 году, и позднее сам фаворит оказался орудием возмездия Остермана, убравшего со своего пути неудобного ему вельможу.

Современники не расходятся в своих оценках Андрея Ивановича. Так, дюк Лирийский в своих «Записках» отмечает: «...Он имел все нужные способности, чтобы быть хорошим министром, и удивительную деятельность. Он истинно желал блага Русской земле, но был коварен в высочайшей степени, и религии в нем было мало, или лучше, никакой; был очень скуп, но не любил взяток. В величайшей степени обладал искусством притворяться и с такою ловкостию умел придавать лоск истины самой явной лже, что мог бы провести хитрейших людей. Словом, это был великий министр, но поелику он был чужеземец, то немногие из русских людей любили его, и потому несколько раз был он близок к падению, однако же всегда умел выпутываться из сетей...» Клавдий Рондо писал об Остермане: «...Он имеет хорошие познания в новейших языках, но плохо знает латинский. Никак нельзя отнять у него ума и ловкости, но он преисполнен изворотливости и лукавства, лжив и обманчив; в обращении угодлив и вкрадчив; принимает личину чистосердечия и низкопоклонения; это качество считается вернейшим залогом успеха у русских, а он превосходит в нем даже русских. Он любит пожить (He is a bon-vivant — кутила, весельчак), довольно щедр, но неблагодарен».

Наверное, было бы неправильно отрицать, что многолетняя деятельность Остермана принесла немало пользы империи как в ее внутренней, так и во внешней политике. Но большинство конкретных преобразований, с которыми связано его имя, были подготовлены самим ходом исторического развития страны и предложены другими. Он же был лишь хорошим исполнителем.

Исполнительность — прекрасное качество. Оно необходимо на всех ступенях административного управления государством. Это как абсолютное знание ремесла, без которого не бывает таланта. Если художник не умеет смешивать краски и держать кисть в руках, вряд ли он напишет гениальное произведение. Выдающийся изобретатель должен знать законы механики или электротехники и уметь чинить пробки. Но абсолютное знание ремесла не гарантирует гениальности. И лишь на фоне общей несобранности, непрофессионализма, корыстолюбия и воровства совсем обычные качества ремесленника, которые должны быть правилом, возводятся в превосходные степени. К сожалению, в нашей стране это делалось и делается довольно часто.

14

Федор вспомнил, как осенью того же 1730 года, уже после счастливого вступления государыни на самодержавный престол, пришел к нему, размешивая ботфортами московскую октябрьскую грязь, лейб-гвардии Преображенского полка сержант Коростылев с запечатанным пакетом. Пока продрогший посланец отогревался в людской избе, Соймонов сломал печать и вынул указ. А в указе том велено было явиться ему, флота капитану Федору Соймонову, не мешкая, к господину генерал-прокурору, графу и кавалеру Ягужинскому Павлу Ивановичу...

Вздохнул капитан. Видно, кончился его отпуск. Да то, может, и неплохо. Что-то стало ему последнее время душновато в родных палатах без соленого морского ветра, без натужного гудения парусов и скрипа канатов просмоленных, захватанных матросскими руками... Позже, в своих записках, он сам признается: «...а чтобы оставить морскую корабельную службу, по совести, ни на мысль мою не приходило...»

Тогда же и собрался. Взошел в угловую горницу, где у колыбели первенца-сына сидела жена, перекрестил обоих, сказал, что уходит. Понимал, что не просто так вызывает его «око государево», — понял это еще тогда, при первой встрече. И, ведая нрав Павла Ивановича, еще тогда же подумал, что в покое не оставит. Вот только не мог даже представить себе, на какую службу его вызывает господин генерал-прокурор и почему именно он, человек, вроде бы к флоту касательства не имеющий...