Жизнь и судьба Федора Соймонова

Шевельнулось ли в темном ее сердце чувство вины перед стариком? Вряд ли. Шут — не человек, хоть бы и княжеского был роду. Однако удовольствия она от этого воспоминания не испытала и, чтобы отогнать поскорее тревожные думы, стала вспоминать о самом доме ледяном... Сколько было хлопот в ростепель, когда перед самым праздником вдруг просела готовая крыша и потекли стены. Анне было жалко дивного строения, возведенного по проекту гоф-бау-интенданта и архитектора Еропкина. Кабинет-министр Артемий Волынский приводил того во дворец, представлял. Строитель понравился: лицо чистое, светлое, глаза ясные, как у Ягана. Над пухлыми губами — небольшие усики. И поговорить — мастер... Что-то он ей такое смешное про италийские страны рассказывал... Она улыбнулась про себя, задумалась, стараясь припомнить насмешившее. Но вместо того пришло на память, как в канун Сретенья с Тишкой-юродивым заклинали мышей в Зимнем доме. Страсть, сколько их развелось ныне, знать недаром господин профессор из Академии Георг Крафт сказывал, что зиме быть суровой...

А тогда старичок-юрод, после обильной трапезы с возлиянием, в сопровождении целой свиты баб-приживалок, обошел все покои императрицы. Там ветошку какую подобрал, там щепочку отколупнул. Собранное снес в большую залу тронную с жарко натопленной и выметенной печью. Сложил все на загнетке да и сжег, поднеся раскаленную докрасна кочергу. Потом выгреб золу и с нашептыванием высыпал в те места, откуда брал остатки. «Как железо в воде тонет, — приговаривал юрод-колдун, притоптывая ногою, — так и вам, гадам, сгинуть в преисподнюю, во смолу кипучую, во ад кромешной...» Приживалки и приживальцы покаживали зелеными свечами, жгли ладан. Подхватывали слова: «... не жить вам на белом свете, не видать вам травы-муравы, не топтать вам росы медяной, не есь, не сгрызь запасов хозяйских...» Потом все по знаку замолчали, а знахарь голосом высоким и пронзительным вскричал: «Заклинаю вас, мышей, моим крепким словом на веки веков. Слово мое ничем не порушится, аминь!»

Анна из своих рук поднесла юродивому кубок со сладким вином, дарила деньгами, просила не обессудить на угощении и на одарении. Юрод фыркал, отворачивался, ничего не брал, пока не вышла она из покоя. А потом прибегала к ней Анфиса-сказочница с разбитым носом. Говорила, что старичок-то не токмо все вино выпил, но и побил женок, отнимая у них даренные государыней деньги. Императрица смеялась...

В ту ночь до вторых петухов слушала страшные сказки про колдунов и оборотней. Спала дурно. На другой день встала с тяжелой головой, но без гнева...

Февраль весь был заполнен приятными хлопотами. На другой день после Сретенья отмечали ее тезоименитство. Гостей съехалось — тьма. Но праздник прошел вяло, без интереса. А на Николу Студита, четвертое февраля, пришелся день рождения Петруши, сына Ягана... Анна любила больше младшенького, Карлушу, но обидеть невниманием наследника герцога Курляндского не могла. И потому подарок отроку выбирала долго и придирчиво. Остановилась на аглицком ружье с насеченными золотом стволами, резным ореховым прикладом...

На Вуколов день, на 6 февраля, пришлось начало масленицы. Началась она со свадьбы машкерадной Квасника-Голицына... Императрица нахмурилась — никак ей не отвязаться от окаянного действа. Так и стоит перед глазами фигура дурака Квасника с Бужениновой на слоне... Тьфу, господи!..

Отступление

Здесь я бы хотел сделать небольшое отступление. Дело в том, что сей эпизод из отечественной истории уже не раз привлекал к себе внимание беллетристов. И с чего бы так? Де́ла-то на табачную понюшку. Однако, начиная от сюжета романтической версии Ивана Лажечникова в романе «Ледяной дом» и до очерка Юрия Нагибина «Квасник и Буженинова», каждый автор по своему произволу строит отношения и образы героев, нимало не заботясь об исторической достоверности. Но если в годы Лажечникова «Дело Волынского» было секретом, тайной за семью печатями, то ныне оно описано во множестве исследований и мемуарных источников... Впрочем, Бог с ним. В беллетристике дозволяется. Но поскольку наше с вами разыскание носит все же название литературно-исторического, постараемся не противоречить источникам.

Собирая материалы о годах правления Анны Иоанновны, я наткнулся на прелюбопытную книжицу, скромный объем которой восполнялся протяженностью названия: «Подлинное и обстоятельное описание построеннаго в Санктпетербурге, в Генваре месяце 1740 года ледянаго дома и всех находившихся в нем домовых вещей и уборов с приложенными при том гравированными фигурами, также и некоторыми примечаниями о бывшей в 1740 году во всей Европе жестокой стуже, сочиненное для охотников до натуральной магии чрез Георга Волфганга Крафта, Санктпетербургской Императорской Академии наук члена и физики профессора. Печатано при Императорской Академии наук, 1741».

Кто такой Крафт, с именем которого мы уже встречались в воспоминаниях императрицы, и почему он описывает проект «ледяных палат», хотя автором оного и строителем был, как мы уже тоже знаем, Петр Еропкин?..