Жизнь и судьба: Воспоминания

Судьба оказалась для меня не скопищем случайностей жизненной стихии, вызывающей ужас и трепет. Она превратила эту грозную стихию в самодовлеюще-успокоительную картину, то есть в эстетически выразительный рисунок моего бытия.

Она упорно, упрямо и неотвратимо (вспомним стоическое понятие «amor fati»,или «volentem fata ducunt nolentem trahunt»)вела меня по своим собственным замыслам, мною совсем не познаваемым.

А может быть, это не судьба вела, а воля Божия, скажет кто-нибудь? Да, Алексей Федорович так и понимал, что судьба и есть проявление Божьего Промысла в каждом из нас. «Бог, — говорил Алексей Федорович, — есть в конце концов Судьба для каждого человека и для каждой вещи», ведь человек не знает намерений Божьих и плана Его управления миром. «Воля Божья в бездне своей непознаваема». И «если забыть, что такое Бог и что такое воля Божия и что она творит, тогда действительно получается какой-то принцип, который все создает, но который в это же время никак не познаваем, о котором ничего нельзя сказать, ни подумать, который не доступен даже переживаниям, то есть судьба» [398]. Поэтому я и считаю, что судьба как проявление Божьего Промысла и привела меня двадцатидвухлетнюю к тем, кому я твердо и осознанно дала обет послушания  ^[399].

Ведь только подумать! Сколько нитей судьбы должны переплестись (и у каждой тоже своя судьба), чтобы я встретилась с моими вечно любимыми. А ведь, собственно говоря, могли бы и не встретиться, если рассуждать с позиции евклидовой геометрии, — две параллельные линии не пересекаются, идут и идут каждая сама по себе. А вот если подойти к этим независимо самостоятельным параллелям, учитывая теорию великого Лобачевского, то они, эти линии, обязательно пересекутся, не могут не пересечься. Вот судьба, или Промысел Божий так и действовал, совсем по Лобачевскому, или, наоборот, Лобачевского озаряла божественная идея, заставившая геометра решать свою задачу так, а не иначе [400].

Вот почему наши параллельные жизни, казалось, совершенно разные, чуждые друг другу, ничего общего не имеющие, готовы были встретиться трижды, пока не встретились окончательно. Для будущей встречи подавала судьба свои знаки. Если вы когда-нибудь читали «Прикованного Прометея», приписываемого Эсхилу, то, возможно, обратили внимание на то, что этот благодетель человечества одарил его знанием мантики во всех ее проявлениях (гаданиях). Обычно в хрестоматийных текстах и курсах древнегреческой литературы советского периода эту часть замечательной речи Прометея попросту выбрасывали (по Марксу, Прометей — «первый мученик в философском календаре», — никак не мог научить первых людей теории и практике гадания). Но именно здесь в стихе 487 речь идет о «Знаке» (греч. , мужского рода, в отличие от — символ, среднего рода), который необходимо разгадать, понять его тайный смысл. Вспомним у Пушкина: ночью «Парки бабье лепетанье…», и вопрос поэта: «Ты зовешь или пророчишь? / Я понять тебя хочу, / Смысла я в тебе ищу» [401]. Да, знаки подавала судьба — не только греческая Мойра и римская Парка — но мы втроем разгадали их через много лет, уже после того, как параллели наших жизней скрестились. А тогда…

Знак первый — 1922 год, венчание Алексея Федоровича и Валентины Михайловны отцом Павлом Флоренским в Ильинском храме Сергиева Посада. В 1922 году на Кавказе рождается девочка Аза (по словам Валентины Михайловны, астронома, в ночь конъюнкции Марса и Юпитера), которую Лосевы будут считать своей духовной дочерью. Знак второй — 1936–1937 годы. Чета Лосевых, путешествуя по Кавказу, останавливается в ингушской турбазе города Орджоникидзе (Владикавказа) по улице Осетинской, буквально напротив дома материнской семьи девочки Азы, где она школьницей находит приют после ареста родителей. Знак третий — 1941 год, война, дом, где жили Лосевы на Воздвиженке, в развалинах. Рядом с грудой уничтоженного дома не раз останавливается девочка, студентка Аза, первокурсница пединститута им. Либкнехта, видит бродящих по развалинам людей и что-то там выискивающих. Ей эта картина запала в сердце, она и сейчас ее не только помнит, но ясно видит.

Ни Лосевы, ни эта девочка сами еще ничего не подозревают. Они в полном неведении, но судьба-пряха завязала уже три узелка на память. И надо, чтобы Алексея Федоровича пригласили в университет, чтобы через два года оттуда быть изгнанным и переведенным в Пединститут им. Ленина на только что открытое классическое отделение. А юной студентке лежит дальний путь на Алтай, оттуда снова в Москву и в тот самый пединститут, куда ее в свое время не приняли, ее, дочь «врага народа». Да ведь как хорошо, что ее не приняли по той же причине в ИФЛИ! А если бы приняли, то прощай, Лосевы. А если бы заведующий зарубежной кафедрой в МГПИ профессор Нусинов взял бы ее в аспирантуру, то опять же — прощай, Лосевы.