Жизнь и судьба: Воспоминания

Однако нет, три Мойры, три сестры-пряхи, свое дело знают. Лахесис давным-давно вытянула жребий, предназначенный в урочный час родившемуся ребенку, сестрица Клото неустанно прядет пряжу его жизни, переплетая и прихватывая нити чужих пока еще жизней, а сестрица Атропос уже всматривается в будущее и выбирает прихотливый, но устойчивый рисунок, объединяющий трех человек, двух взрослых и одну девочку. И уже давно все замыслено, подсчитано, взвешено и, даже если бы захотел, никуда не денешься. А уж какие разные жизни, сколько всего претерпели, но сошлись, переплелись, скрестились. Вот уж поистине Радость на веки [402].

Алексей Федорович скончался 24 мая 1988 года, в день святых Кирилла и Мефодия, его покровителей, чьей памяти посвящен был гимназический храм в Новочеркасске. Скончался в канун празднеств Тысячелетия Крещения Руси, великого всенародного единения, под утро еще не разгоревшегося жаркого дня. Мы вдвоем, а день сияет и веет ароматами любимых им цветов, ландышей и сирени. О сколько их устилает всю его дорогу, как ясна небесная высь, а звуки рояля, а люди в распахнутые настежь двери, и служба благоговейная у нас дома (как он просил), и все для всех без утайки, все празднично, возвышенно, вот подлинное торжество православия, и горестная радость охватывает меня, «печаль моя светла». «Во блаженном успении вечный покой…» Вспоминается рассказ давний Валентины Михайловны, как хоронили батюшку о. Василия Постникова, настоятеля храма на кладбище Ваганьковом (там и Алексей Федорович нашел приют, оба вместе, он и она, «две руки единого креста»). Не раз в деревянном домике кладбищенском бывали в гости Лосевы. И сыновья батюшки — Егор Васильевич, Василий Васильевич [403], Иван Васильевич — друзья Лосевых. Хоронили батюшку в праздник важный, Первая неделя Великого поста, Торжество православия (28 февраля 1927 года), — редкой чести сподобился выдающийся московский духовный пастырь. И матушка, идя за гробом, все повторяла: «А радость то какая, радость какая!» — сквозь слезы [404].

Знаки приближения конца Алексея Федоровича нам, неразумным, тайны своей не открывали. Работает Лосев до последнего часа, вот что важно. Но было два главных. Один — огненный, в ночь на 12 августа 1986 года, в тихую ясную ночь, в «Отдыхе»: не напомнил он нам тогда ночь на 12 августа 1941 года, ночь военную, — и тоже огонь, да все пожирающий. А некто неуловимый, со склоненной головой (совсем как на иконах), мне не видимый, но явственно сущий вестник в утренний час, меня встречавший здесь, дома. Грозные знаки. И сил уже не было предначертанью судьбы выдержать бедному, усталому от тягот времени, бремени лет, забот, мыслей, книг. А ведь выдержал в страшное военное разорение [405].

Выдержал вместе с Валентиной Михайловной, надежной опорой, со-путницей и со-страдалицей, да и я вскоре из какого-то странного небытия возникла. Вот вместе втроем и держались, да, признаться, и лета еще не вышли нашему Алексею Федоровичу, сила казачья не иссякла, а, наоборот, прибавлялась, росла: все — по течению, а он — против.

Да, вспоминая свою жизнь, я неизменно вспоминаю моих духовных родителей. Пишу о себе и невольно пишу о них. Иначе немыслимо. Что я без них? Кто я без них? И нет ничего удивительного, что взгляд мой на мир окружающий, настоящий и прошлый, основан на лосевском принципе Высшего синтеза. И чем бы я ни занималась, о чем бы ни писала, кого бы ни учила всюду, сама знаю, основа лосевская, отблески идей лосевских. А как же иначе? Он мой единственный учитель, и я ученица верная  ^[406]. А то, что от меня самой (Кавказ сказывается), во многом мне же и мешает: никак не могу примириться с лосевскими врагами, живыми или мертвыми. О врагах надо молиться, врагов надо любить и «благотворить ненавидящим вас» (Лк. 6: 27), «согрешившему против меня» надо прощать «до седмижды семидесяти раз» (Мф. 18: 21–22), как делают хорошие христиане (а я, видно, не из их числа, грешная).

А как все лосевское во мне претворилось, преобразилось, перебродило — это уж дело таланта. Талант же дается свыше. Он есть или его нет, и ничего не поделаешь. Как известно из евангельской притчи (Мф. 25: 14–29), талант нельзя зарывать в землю, а приумножать следует обязательно [407].

Какие бы ни были у нас троих тяготы и страдания (а бывали и радости, да еще какие светлые, и счастье — втроем), все держу я в своей памяти (помогает мать муз Мнемосина, без нее никуда), а то и переверну страничку любимого нами поэта, перечитаю, вспомню, задумаюсь:

Ходит бездной дух — гаситель,
Ходит бездной — воскреситель
На божественном приволье…
Погасая, воскресая.

Сладко мне мое безводье

Доверять волнам надежным…
Светлой думы полоса я
Над глубоким Невозможным [408].

Кончаю в канун Успения Божией Матери, 28 августа 2007 года.

Приложения

I. Перечень печатных литературных трудов П. X. Семенова [409]